Рустем Абязов и Олег Сакмаров на концерте в Казани
Как им удалось уговорить администрацию купить аппаратуру для школьного ансамбля, останется тайной, потерявшейся в тех, уже совсем далёких 70-х годах. Наверное, не последнюю роль сыграла бурная увлечённость общественной деятельностью школьного масштаба. Аппаратура была куплена – детство кончилось. В 8 классе они создали свою рок-группу, которая называлась «Диез». Ну и что такого, скажете вы, обычный музыкальный термин. Но, оказывается, он складывался из названия английской группы «Deep Purple» и английского же «yes».
Олег Сакмаров:
– Такого энтузиазма, как в школе, я не припомню за всю жизнь! Наша аппаратура хранилась в подвале, и мы каждый вечер переносили её через 3 этажа в спортзал, где нам было разрешено репетировать, а потом спускали обратно. Мы способны были 3 тонны этой аппаратуры таскать каждый день туда-сюда только для того, чтобы порепетировать после занятий. Удивительный энтузиазм на голодный желудок! У нас была конкурирующая группа из класса постарше, но она больше месяца не выдержала. А вообще, в школе наш класс и комитет комсомола во главе с Абязовым играли очень заметную роль. У нас была революционно-традиционная форма того, что сейчас называется «тусовкой». Мы занимались очень многими вопросами школьной жизни, вплоть до распределения стипендий учащимся. Директор нам доверял, хотя окончательное решение, конечно же, оставалось за ним. Нас ведь тогда никто не организовывал, мы сами себя организовывали. Однажды, например, провели несколько благотворительных концертов в детских садах. А такого рок-н-ролла, как тогда в школе, я никогда больше не играл и не слышал, хотя, чего я только за жизнь не прослушал и не сыграл! Такой был восторг от игры на бас-гитаре, на саксофоне, на электрооргане! Сумасшедшее, счастливое время! Это безумно нравилось и нам, и окружающим девушкам. Настоящий рок-н-ролл!
20 лет спустя, в Ленинграде, бывший ученик 131 казанской школы Саша Проказин откопал в завалах старых плёнок пиратскую запись одного из концертов «Диеза» и, позвонив Сакмарову, сказал, что они играли «круче всех».
Летом они выезжали играть на танцах в пионерлагеря на Волге. Играли и в Ташёвке, где сейчас у Сакмарова дача, но основной их базой были Гребени. И платили им за это зарплату «натурой» – жильё и прокорм. Весь этот фейерверк продолжался два месяца.
Музыканты жили в отдельной комнате на втором этаже и лазили туда в окно по приставной лестнице. К концу второй смены они легко карабкались по ней с вёдрами воды, совершенно не держась. Высший пилотаж! По вечерам Олежка доставал саксофон и играл отбой: тара-тада-таа-раа… – плыла над лагерем сонная мелодия. Они пользовались просто бешеной популярностью, и даже выполняли воспитательные функции – имели право не допускать провинившийся отряд на танцы. Санкции были суровы: чтобы попасть на дискотеку наказанные должны были начистить картошки на весь лагерь, иначе… Как вы понимаете, никто не отказывался.
На танцы съезжались на тракторах со всех окрестных деревень парни в телогрейках и сапогах и «тусовались» вместе с «лагерными». В 10 часов объявлялся отбой для младших отрядов, и те слушались беспрекословно. Это был единственный образец дисциплинарной системы, которая строилась на принципе сознательного творческого принуждения. Если всё же младшие упрямились, лихой ансамбль просто прекращал играть в ожидании повиновения. Старшие «проявляли активность», и дискотека возобновлялась.
Олег Сакмаров:
– Наверное, тогда энергия от нас исходила такая. Такого уровня славы, такого народного почитания, как в Гребенях, я не испытывал никогда. Абсолютная культовость! Обычная расстановка сил: я на саксофоне и на флейте, Рустем на гитаре. А здесь мне пришлось на бас-гитаре играть, Зельфире все клавишные партии исполнять, а Рустику на гитаре играть и песни петь. Ударника у нас не было, и вместо него мы нашли какого-то десятилетнего мальчика в одном из отрядов. Он нам замечательно на барабане колошматил, и за два месяца мы подружились.