В письмах к мужу Беатриче также описывала свои впечатления от осмотра городских достопримечательностей:

– Мы высадились на Риальто и отправились пешком по улицам, которые называются «merceria», где увидели магазины, торгующие специями, шелками и другими товарами. Всего много, качество отличное, и содержится всё в полном порядке. Товары разнообразные. Мы постоянно останавливались, чтобы посмотреть то на одно, то на другое, и даже расстроились, когда подошли к пьяцце Сан-Марко. Здесь с лоджии, напротив церкви, зазвучали наши трубы.

Другую экскурсию она описала так:

– Когда мы шли из одного магазина в другой, все поворачивались, чтобы посмотреть на драгоценные камни, нашитые на мою бархатную шляпу, и на жилет с вышитыми на нём башнями Генуи, а особенно на большой бриллиант на моей груди. И я слышала, как люди говорили один другому: «Вон идёт жена сеньора Лодовико. Посмотрите, какие красивые у неё драгоценности! Что за чудные рубины и бриллианты!»

В свой черёд, Франческо Гонзага, задержавшийся в Венеции и детально информировавший жену о каждом шаге Беатриче и её спутниц, подтвердил:

– Я не буду пытаться описывать платья и украшения, которые носили эти герцогини и мадонна Анна, это совершенно не по моей части, и скажу только, что все трое выглядели великолепно.

– Её драгоценности действительно были чудом для всего города. Но я не ошибусь, если скажу, что лучшим украшением из всех является она сама – моя дорогая и самая превосходная Мадонна, чьи грациозные и очаровательные манеры приводили всех жителей Венеции в восторг. Так что Ваше Высочество вполне может считать себя тем, кем он есть – самым счастливым принцем во всём мире, – подвёл итог секретарь Беатриче в письме к Моро.

Маркиза, всё ещё отдыхавшая на вилле Порто, жадно проглатывала письма Франческо о визите сестры в Венецию. После чего с деланным безразличием сообщила матери:

– Для меня все эти церемонии кажутся очень похожими по своей природе, и все они одинаково утомительны и однообразны.

В июле Изабелла снова неохотно простилась с золовкой, чтобы навестить Элеонору, здоровье которой вызывало беспокойство у всей семьи, и провела месяц в Ферраре. Это был последний раз, когда она видела свою мать.

А Беатриче была в восторге от приёма, оказанного ей в Венеции. Особенно ей понравился бал, который напоследок был дан в её честь Катариной Корнаро, королевой Кипра, на её вилле в Мурано. Перед танцами состоялось обычное представление по мотивам античной мифологии. Затем последовал банкет, на котором были поданы сахарные фигуры основных участников Лиги. Потом снова показали мифологические инсценировки и аллегории. При этом неугомонной молодой герцогине доставляло огромное удовольствие подшучивать над изнемогавшим от усталости и скуки епископом Комо.

– Как долго ещё будет продолжаться этот бал? – время от времени спрашивал бедный старик.

На что Беатриче радостно отвечала:

– Впереди ещё много представлений и всё закончится только к утру!

– Его стоны и причитания, – призналась она позже мужу, – доставили мне большее удовольствие, чем сам праздник!

По её возвращении из Венеции герцогский двор переехал на лето в Павию. В августе туда же прибыл герцог Феррары, привезя с собой некоторых из своих актёров, которые играли только комедии. Как обычно, у Изабеллы д'Эсте был свой информатор, который сообщал ей обо всём, что там происходило. На этот раз им был её племянник Никколо да Корреджо.

– Каждый вечер, – писал он, – проводится за игрой в карты.

Беатриче очень нравилась эта игра, и ей удавалось выигрывать приличные суммы, такие же, как некогда во время ее плавания на буцентавре в Венецию. Герцогиня Милана не принимала участия в этих забавах, за исключением комедийных представлений. А Моро более чем когда-либо был нежен со своей женой, постоянно целовал и ласкал её. Все ожидали начала охотничьего сезона и Изабелла Арагонская досаждала Лодовико замечаниями типа: