– Да уж, этого не заметил бы только слепой, – согласился он и ушел седлать кобылу.

Усадьба Данли расположилась на берегу реки Аберкромби, к западу от Транки-Крика, который в 1868 году из заурядного прииска превратился во второй Клондайк. Когда Транки-Крик был официально объявлен прииском, Чарлз Дьюи вознегодовал, но после обнаружения жилы золотоносного кварца начал вкладывать средства в несколько местных рудников, и они уже принесли ему 15 тысяч фунтов стерлингов.

Не подозревая, что и мистер Дьюи занимается добычей золота, Александр подъехал к впечатляющей усадьбе с ухоженными строениями и безукоризненной оградой с белыми столбиками. Перед конюшнями и хозяйственными постройками высился величественный двухэтажный особняк из отесанных известняковых глыб, хвастливо выставляя напоказ башни и башенки, застекленные двери, крытую веранду и шиферную крышу. Спешиваясь, Александр заключил, что мистер Дьюи – богач.

Дворецкий-англичанин известил посетителя, что мистер Дьюи дома, всем видом выражая неодобрение – чудной наряд, неухоженная лошадь! Однако мистер Кинросс излучал спокойное достоинство и властность, и дворецкий согласился доложить о нем.

Чарлз Дьюи походил на кого угодно, только не на земледельца. Невысокий, крепкий, седовласый, он брил подбородок, но носил пышные бакенбарды и костюм с Сэвил-роу; воротник его хрустящей белой рубашки был накрахмален так туго, что стоял торчком, подхваченный шелковым галстуком.

– Вы застали меня в городском платье – видите ли, я ездил на встречу в Батерст. Солнце уже садится, – продолжал Дьюи, приглашая гостя в кабинет. – Значит, можно и пропустить по стаканчику, верно?

– Я не любитель, мистер Дьюи.

– Возбраняется верой? Воздержание и все такое?

Чарлзу Дьюи представилось, что, не будь они в доме, Кинросс смачно сплюнул бы на землю.

– У меня нет веры – ни религиозной, ни какой-нибудь другой, сэр.

Антиобщественный, по сути, ответ ничуть не встревожил Чарлза; истинный сангвиник, он был снисходителен к чужим причудам и никого не осуждал.

– В таком случае выпейте чаю, мистер Кинросс, а я глотну нектара с торфяных болот вашей родины, – добродушно заключил он.

Усевшись в кресло со стаканом шотландского виски, скваттер с интересом оглядел гостя. Запоминающаяся внешность – особенно надломленные черные брови и изящная вандейковская бородка. Глаза, которые ничего не выдают и все подмечают. Вероятно, в высшей степени умен и образован. Чарлз Дьюи слышал о Кинроссе в Батерсте: о нем ходили слухи, потому что никто понятия не имел, что он за птица, но все понимали – этот малый далеко пойдет. Американский наряд выдавал золотоискателя, но хотя Кинросса несколько раз видели в Хилл-Энде, поговаривали, что золото он искал там только в волосах Руби Коствен.

– Странно, что вы не нанесли мне визита, мистер Дьюи, – заметил Александр, с удовольствием отпивая глоток ассамского чая.

– Визита? Куда? И с какой стати?

– Я приобрел триста двадцать акров земли, которую еще год назад арендовали вы.

– Какого дьявола! – выпалил Чарлз и резко выпрямился. – Впервые об этом слышу!

– Но вы должны были получить письмо из земельного управления.

– Должен был, но, уверяю вас, сэр, я ничего не получал!

– Ох уж эти мне чиновники! – Александр прищелкнул языком. – Ручаюсь, здесь, в Новом Южном Уэльсе, они еще нерасторопнее, чем в Калькутте.

– Непременно побеседую об этом с Джоном Робертсоном. Это он заварил всю эту кашу с указом об отчуждении земель, принадлежащих короне, а ведь он сам скваттер! Нет, это дело дойдет до нашего парламента, пусть даже он почти беспомощен: его члены вечно смотрят сквозь пальцы на все, что не приносит выгоды. А десять фунтов в год, которые скваттер платит за землю, не делают погоды.