− Ерунда! Ни разу за всю свою жизнь я не встречал здесь волков! Ни разу.

− Но то, что вы их не встречали, еще не значит, что их здесь нет.

− Люди говорят, что одна женщина пропала недалеко от своего дома. Даже если допустить то, что волки нападают на людей, зайти в город они бы не осмелились ни при каких обстоятельствах.

Роберт нечаянно кивнул.

− Нет, вы серьезно думаете, что всех их съели волки?

− Вы сказали, ее прогулка – дело обычное. Как далеко заходила ваша дочь, гуляя по лесу?

Питер задумался.

− Не знаю. Она всегда гуляла в одиночестве. Говорила, что присутствие других людей мешает ей сосредоточиться.

− Сосредоточиться?

− Утренний лесной воздух помогал ей распеваться. Она распевалась перед занятиями вокалом. И, наверное, стеснялась того, что кто-то может застать ее за этим делом. Кстати, совершенно напрасно.

− Можно мне посмотреть ее комнату?

− Да, конечно. Она на втором этаже.

Они поднялись по узкой лестнице с вишневыми перилами и прошли в самый конец длинного коридора, где остановились у высокой двери из беленого дуба. Священник достал ключ, открыл дверь, и они вошли в спальню Мелиссы Моны.

Здесь, вопреки ожиданиям детектива, царила довольно аскетичная обстановка. Не было здесь ни бонсаи, ни люстры с плафонами-очагами. Односпальная кровать из массива бука, трюмо, женский шкафчик и одинокий древний стул − вот и все, чем могла похвастаться недавняя хозяйка. На трюмо возле поворотного зеркала стояла фотография, обтянутая черной лентой, − высокая красивая женщина в сиреневом платье и зонтиком за спиной.

− Я ничего здесь не трогал, − тихо сказал Питер. − С воскресенья.

− Извините, святой отец, но я вынужден задать вам этот вопрос.

Стоя рядом со священником, Роберт чувствовал, как и ему передается страшное горе несчастной семьи. Все здесь пропиталось им. Именно здесь горе становилось тем бестелесным духом, что нес в себе Невосполнимое, витающее в воздухе, насквозь пропитанном болью.

И Роберт знал, что каждый раз входя сюда, Питер Мона винил себя.

Но не входить он не мог.

Здесь, в пустой и грустной спальне, он снова пропускал через себя последние дни жизни с дочерью. Вспоминал те слова, что слышал от нее в то утро, искал причину, каждый раз снова и снова искал причину, которой не существовало. И каждый раз мысленно хоронил себя, едва взгляд его касался фотографии с черной лентой. Проклинал свою душу за то, что он остался. А они нет.

− Вы не думали, что могло заставить молодую женщину в расцвете сил, состоящую в счастливом браке и имеющую дочь, поступить так?

Питер не отрывался от снимка, его взгляд, полный влаги и трагизма, лишь на миг метнулся к окну, а потом вернулся обратно к фото.

− Натали − моя печаль, − еле слышно произнес он. − Только она может сказать об этом. Но увы… она уже ничего не скажет.

В который раз за время разговора детектива посетила мысль: а не рассказать ли святому отцу о том, что он встретил его дочь прошлой ночью на шоссе, когда ехал в город?

Реакция его может быть непредсказуемой, это Роберт понимал, но не дать надежду его страдающей душе именно сейчас было бы непростительно.

− Я к чему вас спрашивал о волках… Я видел вашу дочь, святой отец. Вчера ночью на шоссе, когда ехал в город.

− Вы шутите? − лицо Питера Моны скривилось, когда он повернулся к гостю. Было непонятно, чего же больше в этой гримасе: удивления или боли.

− Мне не до шуток, поверьте. На меня и моего коллегу, который сейчас находится в клинике Святого Франциска, напала стая голодных волков. В Хазельбранте. Ваша дочь спасла мне и моему другу жизнь.

− Она была там?

− Говорю только то, что видел собственными глазами. Она увела зверей в лес. И они пошли за ней. В тот момент, когда готовы были разорвать меня на части. Моему другу повезло меньше, чем мне. Он сейчас в коме. Но если бы не Мелисса, он был бы уже мертв. Так же, как и я.