Она сверкнула глазами и проговорила сквозь стиснутые зубы:

– Внеси свою лепту, Тесей, чтобы моя жертва не была напрасной. – Ее взгляд упал на яблоко. – И лучше доешь его, – сказала она. – Вряд ли тебе захочется узнать, что произойдет, если ты прольешь хоть каплю сока. А теперь уходи.

– Сию минуту, миледи, – передразнил он и исчез.

На Персефоне было бледно-розовое платье с плиссированной юбкой. Вырез квадратный и скромный – стильно, как сказала Сивилла, вручая ей серьги с жемчугом, которые отлично подходили к наряду. Левка согласилась.

– Одежда – это язык, – сказала она. – Это так же важно, как и слова, которые ты произносишь.

– И что же говорит этот наряд? – спросила Персефона.

Сивилла зачесала выбившуюся прядь волос ей за ухо, к остальным элегантным локонам.

– Твой наряд придает тебе теплоту, интеллигентность… искренность, – сказала она. – Так, что когда ты извиняешься, тебе верят.

– Даже если мне не жаль?

Сивилла переглянулась с Левкой и вздохнула:

– Я знаю, это кажется несправедливым, Персефона, но статья Хелен поставила под сомнение твою честность, и ты должна это исправить.

Это казалось такой глупостью, учитывая, что Гармония не выздоравливала, а Аид пропал, но дело было не только в ее репутации.

Речь шла о репутации всех богов.

С тех пор как Хелен познакомилась с Тесеем, она развернула кампанию против олимпийцев во всех медиа, ставя их правление под сомнение, и хотя у Персефоны было много проблем с тем, как правили некоторые боги, Триада была гораздо более проблематичной. Они поспешили потребовать справедливости, когда боги поступили не в соответствии с их собственными идеалами и заявили, что могут даровать людям то, чего они хотят – благополучие, богатство и бессмертие. Это были те же желания, с которыми смертные стремились заключить сделку с Аидом в «Неночи», готовые пожертвовать своими душами в надежде на что-то лучшее.

Но даже если бы полубогам Триады удалось ответить на молитвы человечества, все, что они могли бы сделать, – всего лишь продлить неизбежную участь людей.

Персефона познала это на собственном горьком опыте, как и суждено смертным, которые воспользовались божественной силой Триады. Вопрос заключался в том, каким влиянием будут обладать полубоги к тому времени, когда истина будет раскрыта.

– Ты сможешь это сделать, Персефона, – сказала Левка. – Просто… будь самой собой.

Проблема заключалась в том, что быть самой собой означало быть злой и непримиримой.

– Мы с Левкой собираемся навестить Гармонию перед отъездом, – сказала Сивилла.

– Конечно, – ответила Персефона.

Оставшись одна, она отвернулась от зеркала и подошла к бару. Налила себе виски и выпила, с трудом сглотнув, чтобы не обжечь горло. Когда она налила и выпила вторую стопку, слезы уже застилали ей глаза.

На мгновение она позволила им овладеть собой, ее плечи затряслись, но она быстро взяла себя в руки. Вытерла слезы, а затем налила еще один бокал, сделав глубокий вдох, прежде чем поднести его к губам.

– Топишь свои печали?

Персефона быстро обернулась.

– Афродита, – выдохнула она. Ее взгляд метнулся к Гефесту, которого она тоже не ожидала здесь увидеть. – Я так рада, что с тобой все в порядке.

В последний раз она видела ее на поле битвы под Фивами, когда Арес метнул в нее свое золотое копье. Афродита приняла это копье своим телом, и Персефона никогда не забудет, как ее спина выгнулась под неестественным углом и как Гефест взревел от гнева и боли за жену.

Богиня любви улыбнулась:

– Да. Со мной все хорошо.

Персефона ничего не могла с собой поделать: подошла и обняла Афродиту. Та напряглась, но вскоре расслабилась и обняла ее в ответ. Через мгновение Персефона отстранилась.