– Я увижу ее прямо сейчас.

Геката торжественно кивнула, и у Персефоны возникло ощущение, что она не стала спорить, потому что знала ее мысли.

Персефона не задумывалась о том, где в подземном мире может оказаться ее мать. Когда умерла Тюхе, Аид сказал ей, что боги приходят к нему бессильными, и он часто отводит им место в своем царстве, основываясь на том, что их больше всего беспокоило в жизни.

Тюхе всегда хотела быть матерью, поэтому она стала смотрительницей в детском саду. Деметра тоже хотела быть матерью, но предоставление ей места рядом с Тюхе казалось слишком большой наградой, учитывая все, что она сделала. И все же Персефона не была уверена, что хочет, чтобы Деметру приговорили к заключению в Тартаре – возможно, из-за чувства вины, ведь это она была ответственна за смерть матери.

Персефона решила, что подготовилась, но когда они с Гекатой перенеслись, она никак не ожидала оказаться в золотой траве Элизия. Она посмотрела на Гекату, а затем на пространство вокруг: пышные деревья, ярко-голубое небо. Души, рассеянные по равнинам, одеты в белое и бесцельно бродят без воспоминаний о жизни, которую они вели в верхнем мире.

Это необходимо, – сказал ей как-то Танатос, – чтобы исцелить душу.

Персефона узнала, что это значит, когда Лекса попала в подземный мир. Ей повезло увидеть ее как раз в тот момент, когда она пересекала Стикс, и она дорожила теми несколькими минутами, которые провела со своей лучшей подругой, прежде чем ей предстояло испить из Леты и стать кем-то другим.

– Геката, – прошептала она, переполненная эмоциями, которых не ожидала. – Почему мы в Элизии?

Она спрашивала и в то же время знала.

– Есть некоторые травмы, с которыми душа не может жить, – последовал ответ Гекаты. – Даже после смерти, даже у бога.

По лицу Персефоны потекли слезы. Она не могла остановить их, не могла даже понять, что они означают.

– С чем она не может жить? – спросила Персефона, ощущая привкус соли на губах.

Та версия ее матери, с которой Персефона столкнулась в музее Древней Греции, не испытывала угрызений совести за причиненный ею вред. Ее не волновало, что вызванный ею шторм унес жизни сотен людей, не волновало, что ее магия убила Тюхе.

Я разрушу мир вокруг тебя, – сказала она.

Геката не ответила, хотя Персефона знала, что в этом нет необходимости. Не важно, что кто-либо из них мог сказать о жизни, прожитой Деметрой – все было спорным. Фактом было лишь то, что судьи признали – ее душа увяла под грузом вины за содеянное.

Персефона не знала почему, но осознание этого еще сильнее причиняло боль. Это показало, насколько потерянной стала Деметра. Началось ли ее падение с изнасилования Посейдоном? Часть Персефоны хотела знать это – та часть, которая хотела отомстить за мать, которую она потеряла, за ту, кем стала Деметра.

– Тебе не поможет поиск ответов о том, как жила твоя мать, – сказала Геката.

– Откуда ты знаешь? – спросила Персефона. Она не часто задавала вопросы Гекате, но в этом случае спросила.

– Потому что ты уже все знаешь, – ответила Геката. – Со временем ее душа исцелится, и твоя тоже. Возможно, тогда ты поймешь или, по крайней мере, примешь это.

– Где она? – спросила Персефона, окидывая взглядом золотую равнину.

И снова Геката промолчала. Потому что Персефона нашла свою мать. Она узнала ее длинные прямые волосы цвета золотистой травы у их ног. Деметра выглядела хрупкой и маленькой.

Персефона оставила Гекату и подошла к матери. Она держалась на расстоянии, обойдя ее широким кругом, пока не смогла разглядеть ее лицо. Впервые она увидела Деметру без знакомого злого блеска в глазах, без суровости, превращавшей ее черты в маску презрения.