Ольга любила свой сегодняшний возраст: дурь выветрилась, а маразм ещё не наступил. Пришло ощущение некоторой свободы и материальной независимости, появилась возможность заниматься любимым делом. Всё хорошо, живи и радуйся. Ан нет: началась война.

Переворот в Киеве не ограничился территорией столицы и принял угрожающий размах в масштабах всей страны. Под нацистскими лозунгами начались наезды на Донбасс, и, конечно, город воспротивился и восстал. Баррикады возникали стихийно. Никому не верилось, что этот кошмар всерьёз и надолго. Попугают, успокоятся и пойдут на уступки, поймут, что плясать под их бандеровскую дудку никто не собирается. Но защитников города объявили террористами, людьми вне закона. Перекрыли железнодорожные пути и водные коммуникации, оставили без копейки, да ещё стали расстреливать из крупнокалиберных миномётов. Вот тут волна праведного народного гнева захлестнула донетчан по-настоящему. Как можно с таким цинизмом и ненавистью уничтожать свой народ? За что стрелять в обычных граждан, всего лишь не поддавшихся русофобии, национальной истерии и не поддержавших дорвавшихся до власти американских марионеток? Где же хваленая демократия и свобода, за которую так ратовали на Майдане? Чем же «оранжевые» лучше Гитлера или Сталина, если всех несогласных – к стенке?

Ничем. Лозунги – новые, а методы – прежние. И ведь специально целятся в заводы, школы, дома: уничтожают город, стирают с лица земли.

В панике люди бежали из Донецка семьями, а она осталась. Куда бежать, если её семья: сын, мама, кошка – здесь. Только Рома, как Штирлиц, в Киеве на вражеской территории. У него контракт и денежная работа. Теперь он, их главный кормилец, регулярно передает ей деньги с водителем рейсового автобуса – единственная связь с большим миром. Только бы автобус по дороге не расстреляли. Банки не работают, переводом деньги не пошлёшь. Про косметологию пришлось забыть до лучших времен. О красоте лица на войне некогда думать: выжить бы.

Первые месяцы войны даже вспоминать страшно. Ольга с ужасом выбегала из дома только в магазин: надо же чем-то кормить семью. Плохие новости доходили быстро. В маршрутке под обстрел попали сотрудники её бывшего отделения, люди просто ехали на работу. Медбрат, молодой мальчик, погиб, две медсестры ранены, лежат в хирургии.

Больница в самом эпицентре обстрела, рядом с аэропортом. Но сидеть дома, трястись и ждать смерти, уже не было сил. Врачей не хватает, каждые руки на вес золота. И Ольга вышла на работу: в коллективе легче, да и время летит быстрей.

Стреляли часто, особенно ночью, когда наблюдатели ОБСЕ уезжали в отели. Cтёкла в санчасти вылетали с грохотом. Дежурные санитарки вставляли в пробоины подушки, заметали осколки, а утром приходилось натягивать на оконные проёмы плёнку: стеклить бесполезно, снова выбьют. Не было света, воды, отопления, но на такие мелочи никто не обращал внимания. Больница работала круглосуточно. Хирурги оперировали раненых и экстренных при свете настольных ламп, питаемых от переносных аккумуляторов и даже при свечах. А что делать? Не бросишь же человека с осколком умирать. Спасали жизни, оказывали первую помощь, а потом выхаживали практически в военно-полевых условиях.

Илья удивлялся, не понимал, зачем она ходит на работу, ведь могут убить.

– Убить могут везде, кому, как повезёт, – отвечала она.

В соседнем доме вчера два подъезда вынесло взрывом. Выжили только те, кого случайно не оказалось дома.

Главный врач вполне конкретно пообещал деньги и гуманитарку из России всем медикам, а ещё запись в трудовую книжку: благодарность за труд в условиях боевых действий.