Кошка, на клетке которой красовалась вывеска с гордым именем Пелагея посмотрела в мою сторону внимательным, презрительно-изучающим взглядом, непроизвольно подняв больную лапу. Вторая кошка Фрося, одетая в цветастую попонку, нервно распушила рыжий хвост, округлив при этом и без того огромные, желтого цвета глаза. Собаки Трезор, Тузик и Измора внимательно изучали меня, синхронно открыв пасти и высунув наружу длинные алые языки, демонстрируя явное любопытство. Кролик Фома неожиданно сделал стойку на задних лапах, а передними стал неистово барабанить по боковой стене клетки. Морская свинка с причудливой кличкой Клеопатра вдруг резким, совершенно не свойственным ее сородичам движением, взбрыкнула задними лапами вверх. И только петух Сеня с пластырем на голове вместо привычного гребешка, как мне показалось, совершенно удивленно пропел: «Кы-кыкы-кто ты? Кто?»

И тут в мой, еще не окрепший от пережитых накануне потрясений мозг, вдруг полетело со всех сторон. От Трезора:

– Смотрите-ка братья, еще одна. Явилась – не запылилась! Ждали ее, как же! Нужна она здесь! Как же! Своих хватает! Тузик ему в ответ:

– Да она ничего вроде, сосед! И пахнет интересно! Гавввв!

От этого неожиданно звонкого «гавввва» мою голову тряхнуло словно от удара. А Измора тем временем нагло-издевательским тоном заявила:

– В нашем дамском семействе прибавление, вау! Кролик Фома фыркнул:

– Лишь бы кормить не забывала, как та лахудра.

Кошки Пелагея и Фрося в унисон зашипели:

– От нее запах не тот, не тот, фыр-р-р.

И лишь свинка Клеопатра и козел Боря мне польстили:

– Привет! Привет! А ты ничего, нравишься! Познакомимся потом, сейчас мы заняты – едим! Да ладно, не смущайся, мы ж больные! Чего на нас обращать внимание? Заходи вечерком, поболтаем. Мы хорррошие-е-е!

Совершенно ошалев от переизбытка немого многоголосья, я тупо уставилась на Прасковью, ожидая от нее объяснения и комментарии. И вдруг с удивлением поняла, что моя спутница ВСЕ ЭТО тоже слышит, понимает, ласково глядя на своих подопечных, машинально при этом кивая на каждую реплику. Что ж, значит, я еще не совсем сошла с ума или сумасшедшая не я одна. В любом случае, варианта два. А может сумасшествие является здесь вполне приемлемой нормой? Может, это не диагноз?

В течение всего дня мы с Агриппиной Ивановной и Прасковьей занимались рутиной – вели в смотровой прием шедших нескончаемым потоком всевозможных животных в сопровождении их хозяев. Именно так, а не наоборот. Потому что животные свободно, закрыв клювы и пасти, общались между собой, с хозяевами, Прасковьей, Агриппиной Ивановной, при этом меня игнорируя совершенно. И осмотр их был благодаря этой разговорчивости одновременно проще и сложнее того, что мне доводилось проводить на преддипломной практике в институтской клинике.

С одной стороны, не надо было ломать голову, бесконечно пытая владельцев вопросами «Что?» «Когда?» «Как?» «Сколько?» Эти лохмато-пернатые существа сами вполне вразумительно докладывали, что с ними стряслось, где болит, когда заболело и при каких обстоятельствах. Оставалось только провести их осмотр, необходимые исследования в нашей лаборатории, поставить точный диагноз и назначить лечение.

И только «мелочь», так называемый детсад, выделывались: «Я еще котенок, не помню, отчего у меня эта ранка», или: «Разве трудно понять, откуда у меня, щенка, на языке взялся рыболовный крючок?»

К концу первого рабочего дня у бедного новоиспеченного доктора, то есть меня, от усталости и невообразимых впечатлений «отваливался хвост и болели лапы». Потому что себя я уже ощущала курицей, собакой, котом, козой, кем угодно, только не человеком. Весь день галдящая меньшая братия довела меня до осознания полного абсурда, перемешанного с невозмутимой и естественной реальностью.