Вскоре взошёл молодой месяц, и лама зашагал увереннее. Он не чувствовал усталости; светлая ночь была полна покоя, и, глядя на проплывавшие мимо него контуры незнакомых холмов, он с удовольствием потягивал носом прохладный воздух. Пума шёл с опущенной головой, отмеряя путь пружинистыми шагами. Гладкая шерсть меж его лопаток серебрилась в лунном свете, а длинный изогнутый хвост двигался из стороны в сторону в такт шагам. Лама, который время от времени косился на своего спутника, чувствовал скрытую силу в каждом его движении и подумывал о том, что мог бы и не одолеть такого соперника в поединке.

– А ты и вправду выносливый, – прервал молчание пума, когда они преодолели очередной подъём. – А вот мне бы отдых не помешал…

– Что ж, можно и отдохнуть, – ответил лама, довольный тем, что хоть в чём-то сумел превзойти своего спутника.

Они улеглись на прохладный грунт, и молчание на некоторое время возобновилось.

– Расскажи о себе, – попросил лама. – Откуда ты и почему не водишься с сородичами?

– Это долгая история, – вздохнув, ответил пума, – но раз тебе интересно, слушай…

Лама устроился поудобнее, и пума, помолчав, начал:

– Я не помню своих родителей – я вырос среди людей. Ты ведь знаешь, кто они такие?

– Наш вожак рассказывал о них, – отозвался лама. – В молодости он тоже жил среди людей. Как я понимаю, люди – это вожаки своих стад, они ведут их с места на место, находят для них воду и свежую траву, охраняют от хищников…

– Да, так поступают добрые люди, но бывают и иные, – заметил пума… Ну, так слушай, – продолжил он, – я вырос в доме у людей; со мной жил мальчик; я помню, как он угощал меня молоком – оно было прохладное и сладкое. Почти всё время мы проводили в саду, где росли высокие деревья. Там я научился по ним лазать. Помню, как у меня никак не получалось уцепиться когтями за ствол, зато, когда дело пошло на лад, это стало моим любимым занятием.

Лама, замерев, жадно ловил каждое слово пумы.

– Один раз, – продолжал тот, – я задремал на ветке, а проснулся от крика мальчика – он лежал на земле, держась за ногу. Видимо, пока я спал, он полез за мной и сорвался с дерева. Отец мальчика сразу же отнёс его в дом, но крик ещё долго не унимался…

– Что же было дальше? – взволнованно спросил лама.

– А вот что: на следующее утро отец мальчика отвёз меня в горы, оставил мне на первое время еды и уехал. Я как сейчас помню его прощальный взгляд… Да… давно это было… – вздохнул пума и продолжал:

– Сначала мне было нелегко – ведь я не умел добывать себе пропитание. Но потом научился ловить рыбу, которой меня часто кормили и которую я очень полюбил. Ты когда-нибудь видел рыб?

– Да, – ответил лама. – Они водятся в нашем ручье.

– Что ж, если захочешь, завтра я покажу тебе, как ловлю рыбу – это очень увлекательное занятие!

И, немного помолчав, пума добавил:

– Впрочем, мне быстро пришлась по душе жизнь на открытых просторах. Я исходил эти края вдоль и поперёк, много всего повидал и ни о чём не жалею.

– А твои сородичи тебе встречались? – спросил лама.

– Бывало и такое, – ответил его спутник, – но пумы живут и охотятся в одиночку – дружить у нас, то есть, у них, не принято. А я вырос с людьми, и мальчик был мне настоящим другом. И ещё: подчас мне доводилось видеть, как пумы убивают свою добычу. Я понимаю, что это дело привычки, но мне жаль слабых зверей, становящихся добычей сильных.

– Что до моего стада, – не без гордости заметил лама, – то ни один из нас никогда не попадался в лапы хищнику! Это потому, что мы умеем постоять за себя и друг за друга!

– Это очень хорошо, – согласился пума. – Уверен, что если бы в других стадах поступали так же, то моим сородичам тоже пришлось бы перейти на рыбу. Но, к сожалению, всё иначе: когда хищник выскакивает из засады, все разбегаются, и ему достаются забытые второпях детёныши. А по мне, так рыба гораздо лучше, и я отведал вкус крови только один-единственный раз, когда пришлось зализывать свои раны.