– Привет, Петрович, – подойдя к парте, поприветствовала его Пульхерия.

Тот поднял глаза, поправил пальцем съехавшие на переносицу очки и расплылся в улыбке.

– Зд-зд… – заикаясь, начал он и, наконец, выдал: – Здоров. – И, запинаясь, продолжил: – Ле… Ле… Лексевна.

Пулька уже и не помнила, с каких пор они стали так обращаться друг к другу. Однажды она шутя переиначила его имя, а он в отместку стал называть её настоящим отчеством. И каждый раз, когда он произносит его на такой манер, она представляет себя барышней из Средневековья. Но Петька говорит так не от большой любви к старославянскому языку, просто с его заиканием сложно выговаривать «Алексеевна» полностью.

Из-за этого недуга он считался в классе изгоем. Ученики избегали его общества, и даже в столовой никто не садился рядом с ним, кроме Пульхерии. Она была его единственным другом.

Тем временем прозвенел звонок, мальчишки расселись по своим местам, девчонки спрятали гаджеты в рюкзаки, и только Ванька продолжал рисовать.

– Ле… Ле… Лексевна, – передразнивая Петьку, позвал Пульхерию Илья Новиков, который сидел позади них, – а ты по… по… чему опять пришла туфелька в туфельку? – Он перефразировал любимое выражение Татьяны Романовны.

После его слов класс разразился дружным хохотом. Пульхерия только открыла рот, собираясь сказать в ответ какую-нибудь колкость, но не успела. В этот момент в разговор вмешался Вовка Соловейчик с последней парты у окна.

– Да по-по-потому что она, как всегда, спа-спа-спасала мир.

От смеха одноклассники чуть не попадали со стульев. Пульхерия посмотрела на соседа. Опустив голову, тот уткнулся в учебник, и лишь пляшущие на скулах желваки выдавали его чувства. На самом деле Пульхерию совсем не задевали подколки одноклассников, она не обращала на них внимания. Ей было обидно за Петьку. «Ну, подумаешь, пацан заикается, так что теперь, его за человека не считать?» – подумала Пулька. Она никогда не лезла за словом в карман, вот и теперь нашла что ответить шутникам.

– Ой, мальчики, я бы сказала вам почему, но боюсь, такой объем информации не уместится в ваших крошечных мозгах, – обернувшись, парировала она.

Её слова утонули в ещё большем хохоте, и горе-юмористы тотчас прикусили языки.

Правда, ликование длилось недолго, в этот момент открылась дверь и на пороге кабинета появилась Татьяна Романовна. Едва сдерживая улыбки, ученики тотчас вскочили и, опустив головы, всячески пытались подавить приступ веселья.

– Здравствуйте, уважаемые пятиклассники, – проходя в кабинет, поприветствовала Татьяна Романовна. – Можете садиться.

– Здравствуйте, Татьяна Романовна, – вторили ей ученики и снова уселись на места.

Своё прозвище учительница получила не столько из-за отчества, сколько из-за внешности. Высоким ростом и худым телосложением она напоминала стебель ромашки, а белокурой пышной причёской – её шляпку. К тому же Татьяна Романовна всегда носила узкие юбки, облегающие жакеты и каблуки, отчего казалась ещё выше и тоньше. Она положила журнал на стол, раскрыла его на нужной странице и повернулась к классу.

– Ребятки, ваш смех слышен даже на первом этаже. Интересно, что вас так рассмешило? – Её брови-стрелочки взлетели вверх, отчего на лбу собрались морщинки. – А-а-а, – протяжно произнесла она, – кажется, я поняла. Видимо, вы очень хорошо подготовились к уроку, потому и веселитесь. Ну что ж, сейчас мы это проверим. Кто хочет первым рассказать стихотворение?

Под её взглядом все тотчас опустили головы, будто вопрос был адресован не им. Пульхерия тоже не стала тянуть руку, хотя знала стих наизусть. Она его раз двадцать повторила мысленно, пока бежала в школу. Но, как бы это высокопарно ни звучало, её останавливала совесть. Оно и понятное дело, стих-то она не сама выучила. Для себя Пульхерия решила: «Если учительница спросит – отвечу, а сама не буду проявлять инициативу». Уж больно ей не хотелось получать незаслуженную оценку.