Но всё было без толку. Вместо того чтобы продолжить сценку, куклы загомонили ещё громче, подняли Пиноккио на плечи и с триумфом понесли его вдоль рампы.
Тут-то и появился хозяин театра. Это был человек исполинского роста и до того безобразный, что один его вид мог напугать кого угодно. Борода у него была чёрная как смоль и такая длинная, что доставала до самой земли, и он то и дело наступал на неё при ходьбе. Рот был величиной с печку, а глаза горели, как два фонаря с красными стёклами. И он всё время щёлкал большим кнутом, сплетённым из змей и лисьих хвостов. При его появлении воцарилась мёртвая тишина. Никто и дышать не смел, слышно было, как муха пролетит. Бедные куклы трепетали как листья.
– Кто здесь осмелился учинять беспорядки в моём театре? – прорычал хозяин, обращаясь к Пиноккио.
– Поверьте, достопочтенный господин, здесь нет моей вины!
– Довольно! Вечером я с тобой разберусь.
Когда представление кончилось, хозяин театра вернулся на кухню. Там на вертеле медленно поворачивался целый баран, которого жарили ему на ужин. Но для того чтобы баран зажарился как следует, не хватало дров, и хозяин позвал Арлекина и Пульчинеллу и велел им:
– Тащите сюда этого мальчишку, он висит там на гвозде. Вроде бы он сделан из сухого дерева, мой ужин отлично прожарится, если подбросить его в огонь.
Арлекин и Пульчинелла не спешили выполнить приказ, но хозяин устремил на них такой свирепый взгляд, что они не посмели ослушаться. Вскоре они вернулись на кухню, волоча за собой Пиноккио, а тот извивался, словно выловленный из воды угорь, и отчаянно кричал:
– Отец! Отец! Спасите меня! Я не хочу умирать! Не хочу!
Глава 11
Манджафоко чихает и прощает Пиноккио, который после этого защищает и спасает от смерти своего друга Арлекина
Манджафоко, что означает «глотающий огонь», – а именно так и звали хозяина театра, – на вид был страшен из-за чёрной бороды, закрывавшей его грудь и ноги будто фартук. Но на самом деле сердце у него было незлое. Когда перед ним предстал несчастный Пиноккио, вырывающийся и вопящий от страха, Манджафоко стало жаль его. И он так старался подавить в себе это чувство, что в конце концов не выдержал и яростно чихнул. Тут поникший было Арлекин оживился. Он наклонился к Пиноккио и прошептал:
– Добрый знак, братишка! Раз хозяин чихнул, значит, ему тебя жалко и ты можешь спастись!
Надо сказать, что если обычно люди от сострадания и жалости льют слёзы, то Манджафоко, расчувствовавшись, принимался чихать.
Отчихавшись, Манджафоко прикрикнул на Пиноккио:
– Не реви! У меня от твоих причитаний живот подводит. Я прямо чувствую… апчхи! апчхи!
– Будьте здоровы, – сказал Пиноккио.
– Спасибо. А что, твои отец с матерью живы? – спросил Манджафоко.
– Отец жив, а матери я никогда не знал.
– Какое горе будет для твоего отца, если я брошу тебя в огонь! Бедный старик! Как мне его жаль! Апчхи! Апчхи! Апчхи!
– Будьте здоровы, – сказал Пиноккио.
– Спасибо. Вот видишь, и я бываю великодушен. А ведь мне нужны дровишки, чтобы дожарить ужин, и ты, честно говоря, пришёлся бы весьма кстати! Ну да ладно, раз я решил тебя пожалеть, о чём теперь говорить. Придётся вместо тебя спалить куклу из моей собственной труппы. Стража!
На зов немедленно явились два деревянных стражника. Они были высокие и очень худые. На головах у них красовались шляпы, а в руках сверкали обнажённые мечи.
Манджафоко приказал им:
– Схватите Арлекина, свяжите его и бросьте в огонь. Мне нужна хорошо прожаренная баранина!
Представьте, каково было несчастному Арлекину! Ноги у него подогнулись от ужаса, и он упал, ткнувшись носом в пол.