– А записки?

– Их написал я.

– А таинственная корреспондентка?

– Мы с ней – одно лицо. Я могу, если захочу, имитировать любой почерк.

Ганимар минуту размышлял, потом возразил:

– Но каким же образом никто не заметил, что антропометрические данные Бодрю полностью совпадают с данными Арсена Люпена?

– Карточки Арсена Люпена просто не существует в природе.

– Скажете тоже!

– Либо она поддельная. Я подробно изучал этот вопрос. Система Бертильона[22] включает в себя визуальное описание, но, как вы успели заметить, она не безупречна, хотя туда входят измерения – головы, пальцев, ушей и т. д. Против них не поспоришь.

– Так как же тогда?

– Тогда пришлось заплатить. Еще до моего возвращения из Америки один из сотрудников антропометрической службы согласился помочь и вписал ложные данные в самом начале моего обмера. Этого достаточно, чтобы нарушить всю систему идентификации и поставить карточку в неправильный ящик, весьма отличный от того, где ей полагалось бы находиться. Таким образом, карточка Бодрю никоим образом не могла совпасть с карточкой Арсена Люпена.

Снова воцарилась тишина, потом Ганимар спросил:

– А что вы теперь собираетесь делать?

– А теперь, – воскликнул Арсен Люпен, – я собираюсь отдыхать, усиленно питаться и мало-помалу становиться самим собой. Замечательно быть Бодрю или кем-то другим, менять свой облик, как перчатки, выбирать себе внешность, голос, взгляд и почерк. Но случается, что потом перестаешь узнавать себя, а это очень грустно. В данный момент я испытываю те же чувства, что и человек, лишившийся собственной тени. Я должен поискать… и найти себя.

Он прошелся взад и вперед. Начинало смеркаться. Он остановился перед Ганимаром:

– Нам больше нечего сказать друг другу, ведь так?

– Почему же, – ответил инспектор, – мне хотелось бы знать, раскроете ли вы тайну своего побега… Расскажете ли о моей ошибке…

– О нет, никто никогда не узнает, как отпустили Арсена Люпена. Я слишком заинтересован в том, чтобы мое имя было окутано непроницаемой тайной, и хочу, чтобы мой побег по-прежнему воспринимался почти как чудо. Поэтому не волнуйтесь, дружище, и прощайте. Сегодня вечером я ужинаю в городе и должен успеть переодеться.

– А я-то полагал, что вы мечтаете об отдыхе!

– Увы, существуют светские обязательства, от которых невозможно отказаться. Отдых начнется с завтрашнего дня.

– А где же вы ужинаете сегодня?

– В английском посольстве.

Накануне мой автомобиль должны были перегнать в Руан. Сам же я собирался добираться туда по железной дороге, откуда, уже на машине, поехать навестить друзей, живущих на берегу Сены.

Однако в Париже за несколько минут до отхода поезда в мое купе набилось семеро мужчин, пятеро из них курили. И хотя поездка в Руан на экспрессе продолжается недолго, перспектива оказаться в подобном обществе вызывала у меня внутренний протест, к тому же в нашем вагоне допотопной конструкции вообще не было коридора. Я взял свое пальто, железнодорожный справочник, собрал газеты и перешел в соседнее купе.

Там сидела всего одна дама. При моем появлении она сделала протестующий жест, который от меня не укрылся, и высунулась в окно, там на подножке стоял господин, вероятно муж, который провожал ее на вокзал. Господин оглядел меня и, похоже, вынес положительный вердикт, поскольку он что-то с улыбкой шепнул жене – так обычно успокаивают испуганных детей. Она тоже улыбнулась, бросила на меня доброжелательный взгляд, словно внезапно осознав, что я отношусь к тем галантным джентльменам, с которыми женщина может оставаться взаперти два часа кряду в крохотной клетушке площадью шесть квадратных футов и при этом ничего не опасаться.