В Кронштадте в тот день носились самые абсурдные слухи; гарнизон крепости стоял на оборонительных позициях, пушки на валах были заряжены. То есть войска в полной боевой готовности ожидали армии мятежников, которая, как говорили, шла сюда по льду из Петербурга. А между тем само дело было окончено уже к полудню, когда новый император приказал стрелять картечью по рядам смутьянов. Среди жертв оказалась и пьяная чернь, убеждённая заговорщиками в том, что законный государь – Константин – со своей супругой Конституцией закован в цепи и брошен в тюрьму. И вот все эти мужики орали без перерыва: «Конституция! Конституция!»

Началось же всё следующим образом. Когда Великий князь Константин захотел жениться в Варшаве на княжне Лович, император Александр I дал ему разрешение на этот брак, но с условием, что он откажется от престола. Соответствующее завещание в запечатанном конверте с надписью «Вскрыть после моей смерти» было передано императором в Государственный совет. Когда весть о кончине Александра I достигла Петербурга, советники собра лись в присутствии обоих Великих князей – Николая и Михаила, которые потребовали немедленно вскрыть пакет. Однако граф Мордвинов воспрепятствовал этому и настоял на том, чтобы сначала все члены совета, а также и сами Великие князья, присягнули новому законному императору Константину, что и произошло. После того как пакет всё же был затем вскрыт, в нём нашли отречение самого Константина, но к тому времени войска и народ, вслед за Государственным советом, уже дали ему присягу. Император поневоле, он претендовал только на польскую корону, и через 2 недели из Варшавы было привезено его повторное отречение. Народ нужно было вновь привести к присяге, теперь уже Николаю, но повсюду стали распространяться различные слухи, которыми и не преминули воспользоваться смутьяны. Они, среди прочего, убедили простой люд в том, что Константина и его супругу заключили в тюрьму. Когда же к присяге стали подводить войска, в них возникли волнения, это и стало поводом к восстанию 14 декабря 1825 года.

После того, как о восстании стало известно в Зимнем дворце, юный император будто потерял голову и думал только об обороне. Он всё время спрашивал у охранников, можно ли на них положиться. Промедление государя дало восставшим время собраться на Исаакиевской площади перед Сенатом. Однако находившийся в это время во дворце Государственный секретарь Польши граф Гробовский, военный старой закалки, сумел изменить пагубный настрой императора и убедить его в том, что сейчас нельзя терять ни секунды и что его место не во дворце, а на площади, во главе с преданными ему военными. Николай вскочил на коня и вскоре появился на площади перед Сенатом. Он был бледен как полотно, и, приблизившись к пушке, дал свой первый императорский приказ: «Пли!», – приказ открыть огонь по его собственным подданным.

Этот выстрел был холостым, и в ответ ему раздался хохот. Второй залп уложил на землю множество людей; всё сразу смешалось. Если бы людей предупредили о том, что пушки заряжены боевыми снарядами, они разошлись бы и без картечи. Один мой хороший знакомый в это время вернулся из дальнего путешествия и, услышав о мятеже, из любопытства, как и многие другие, пошёл на Сенатскую площадь – посмотреть, что там происходит. Он полагал, что это обыкновенный уличный скандал, как это часто случалось в те времена в Париже. Когда же картечь отбросила толпу виновных и невиновных назад, его вместе с другими охватила паника. Он бежал без оглядки через мост, на который были нацелены пушки, на Васильевский остров, затем на одну линию, далее на другую, и при этом постоянно чувствовал, что его кто-то преследует. Моего друга охватывал всё больший страх, и, наконец, он спрятался в каком-то дворе за лошадью. Тут-то и настиг его преследователь, который оказался никем иным, как солдатом, тоже убегающим с площади. Итак, дело было кончено за полчаса. Последствия же его, для тех, кто его задумал, известны – сотни семей оплакивали своих детей и родственников. А император утвердил свою власть, правда, запятнав при этом совесть кровью.