Второе космическое тело, значительно влияющее на Землю, – луна. Она состоит преимущественно из холодных ледяных масс, не имеет земляной оболочки, и внутри неё горит только умеренный огонь, подпитываемый солью или солеподобными веществами, без серы. Но лунная соль магнетическая, а не электрическая, как земная. На поверхности луны нет высоких, а тем более, огнедышащих, гор. Тёмные пятна, которые различают на ней люди – это водоёмы. На тёмной стороне луны атмосферы нет, на видимой же нами, магнетической стороне она есть. Лунные лучи представляют собой не что иное, как отражённый солнечный свет, лишённый, однако, электричества. Они обесцвечивают живые тела. Холодные металлы луны вырабатывают лунные материи (магнетизм и темноту). И эти материи успокаивают всё встревоженное, они унимают и охлаждают. Луна возвещает наступление ночи, даёт сон и покой телу, однако душа при этом более активна, чем днём. Об этом ясно свидетельствуют смятение духа при пробуждении в ночные часы и сны. Лунные материи дают свежий воздух, чем поднимают в высоту испарения земли, из которых затем складываются облака. Так как лунные лучи в отличие от солнечных всегда холодны, то вечером, когда луна начинает действовать, появляется роса. Утром, когда приходит черед солнца и электричества, весь магнетизм скапливается в воздухе и, гонимый с земли, он образует туман. Если электрические воздействия солнца одерживают вверх, то погода устанавливается ясная, с безоблачным небом. Если же побеждает магнетизм… [Тут рассказ обрывается и начинается другая глава с пропуском пустой страницы. – В.К.]

Была распутица. Тысячи людей благословляли Московское шоссе, и мы на четвёртый день прибыли в Москву. Против прежних поездок по простой дороге это считалось скорым. В Москве я остановился у Москворецкого моста, имея вид на Кремлёвские палаты, на Ивана Великого и другие замечательности столицы.

Первым делом моим было побежать на площадь посмотреть на гражданина Минина, а потом съездить в 3-ю Мещанскую к Григорию Ивановичу Фишеру фон Вальдхейму[11], ветерану наших энтомологов. Григорий Иванович принял меня со свойственным ему радушием, обласкал и поощрил, показав мне все свои коллекции. Я удивлялся и истинно наслаждался этими редкостями. На другой день я должен был у него отобедать, и мне представлена была честь повести мадам Фишер в столовую залу. За столом разговоры наиболее заключались в новостях из Петербурга, о царской фамилии Императора Николая и т. п. Это считался разговор хорошего тона.

Осмотрев замечательности Москвы, я на 5-й день уехал, потому что орденансгауз не позволял мне даже останавливаться в столице. У меня была казённая подорожная. За Москвою начались наши дорожные бедствия. Мы тонули и вязли в грязи. В Подольском разлилась река, паром был малоисправен и останавливался на всяком шагу. Тут мне рассказывали странный случай. На пароме перевозились два казённых фургона с холстом, управляющий какого-то имения с грузом медных денег и возвращающийся домой крестьянин с повозкою. Паром наехал на льдину, и казённые фургоны свалились в воду и потонули, прочее всё было спасено. Так как казённое ничего не пропадает, то было произведено надлежащее следствие, и решено так: исправнику заплатить треть убытков за то, что не смотрел за исправностью перевоза, управляющему, бывшему на пароме, – другую треть, за то, что заботился о своих медных деньгах, а не о казённом интересе, а проезжающему на том же пароме мужику – третью треть, за то, что на своей повозке уехал, не дав помощи утопающим.