И теперь шёл по просёлочной дороге, даже не зная толком, куда она вообще его ведёт. Над ним опять ярко светило солнышко, птички небесные мило насвистывали свои песни, ни о чём плохом даже думать не хотелось. Прошло, каких – то пару часов в пути и первые проблемы стали давать о себе знать, не только от сильной боли в израненной ноге, но и в появившихся первых кровавых мозолях на пальцах его ног. Кроссовки, растоптанные по чьей – то ступне и задубевшие от времени, стали походить на два Испанских сапога времён Инквизиции. Так что ему приходилось каждые несколько километров пути, останавливаться в каком-нибудь поле, засеянном табаком, а если везло, то и в кустах спелой клубники, чтобы поменять пластыри на ногах, окончательно сбитых в кровь. Правильно люди говорят, что «Худа не бывает без добра» и в такие минуты отдыха ему можно было, смачно затянуться дешёвой сигареткой с поэтическим названием «Популярные» и подумать о вечном в тени берёз. Кстати, о спелых плодах клубники, как только он попадал в эти райские кущи, то набивал этой нежнейшей и спелой ягодой своё брюхо до такой степени, что его начинало воротить от неё и, только эта причина вынуждала его отступить. Каждый раз, выходя снова на большую дорогу, он весь измазанный клубничной мякотью, словно вампир кровью, зарекался «никогда больше не лезть на клубничное поле!» Но как только он видел знакомые ему зелёные насаждения, обвешенные красными ягодами, то он сразу же забывая всё на свете, вновь и вновь бросался в райские кущи.

В один из вечеров, на окраине городишка Радом, крайняя нужда заставила его постучаться в ворота какого-то монастыря. И как будто во времена мрачного Средневековья, в маленьком окошке показалась откормленная свиная морда какого-то рабы божьего, со стрижкой из прошлого времени. Монах скорчил такую гримасу, словно увидел перед собой не обездоленного путника, но как, минимум, создание Ада. И вместо того, чтобы милостиво выслушать незваного гостя, тот стал неистово открещиваться, да так, что кончики его коротких пальцев, то и дело мелькали в окошке, на уровне его не очень высокого лба. И этот служитель Бога, не удосужившись вымолвить хотя бы одно слово, захлопнул окошко, за толщей тяжёлых дубовых ворот послышалась быстро удаляющаяся дробь, то ли деревянных подошв его башмаков, то ли чёртовых копыт. И такое неуважение просто вынудило нашего страждущего путника войти в стены церквушки, что стояла неподалёку от ворот монастыря, чтобы в ней пожаловаться Господу Богу на его нерадивых служителей. Внутри этого просторного помещения было уютно, тихо и тепло. Расставленные в центре длинные деревянные скамьи скорее напоминали, какую – то школу или сельский клуб для проведения партийных собраний. Разве что на древней стене, вместо серпа и молота, красовался крест. А справа от него, у самого входа, стояла какая – то лохань, из мрамора, судя по всему со святой водой и зачерпнув пару пригоршней этой водицы, он умыл своё исцарапанное лицо, которое не так давно испугало набожного монаха. Неожиданно его взгляд привлёк некий постамент, заваленный маленькими парафиновыми свечками и несколькими пакетами макарон, печенья и прочей снедью в баночках с польскими названиями на этикетках. Воистину Бог услышал его молитвы! Не раздумывая ни секунды, он смиренно подошёл к жертвенному месту и вся выложенная там святая пища, в мгновение ока оказалась в его рюкзаке. Также прихватил с собой с десяток, другой новеньких парафиновых свечек в пластмассовых стаканчиках и огромный коробок спичек. Он покинул божий дом, напоследок искренне трижды перекрестившись, повторял «Свят… свят… свят!»