Едва выбравшись из воды на берег и достав одежду из пакетов, Борис не успел сделать и нескольких сотен метров к дороге, как его осветило светом автомобильных фар. Из легковой машины, с направленными на него фарами, горящими дальним светом и включенной мигалкой, но без сирены, в полной убийственной тишине, с обеих сторон из машины торжественно вышли двое поджарых полицейских в красивых униформах приблизительно одного возраста, блондинистые арийцы. «Быть может это те самые, из инкубатора Гиммлера» – подумалось ему. Вызывало подозрение ещё и то, что оба легавые улыбались ему, как старому другу. Один из них произнёс: «Добры дань, камарад!» И элегантно, словно заправский портье, открыл перед гостем заднюю дверцу Фольксвагена. Взяв из рук дорогого гостя с востока его мокрый рюкзак, отнёс его в багажник. Расположившись удобно в мягком кресле, Борис неожиданно почувствовал себя хорошо. Вот она, какая, цивилизация! Его совершенно не страшили эти конвоиры, но было обидно так сразу попасться, сделав первые шаги в этот мир вечно «загнивающего капитализма».

Машина почти бесшумно тронулась с места и, набирая скорость без всякой тряски, куда – то стремительно помчалась, а за окном мелькали в неоновом свете шикарные особняки, вперемешку с рекламными плакатами. Полицейские молчали, а водитель, то и дело, поглядывая на узника в зеркало заднего вида, всё время ему улыбался. Но ему вдруг подумалось: «Видимо их деды с такой же доброй улыбкой, расстреливали наших партизан!» Ехали долго, минут сорок, наконец, машина так же бесшумно въехала на улицу какого – то городка и путник смог заметить на въезде дорожный указатель с белой стрелкой и надписью: «Виен – 10 км», но как переводится название города, он ещё не знал. Полицейская машина плавно остановилась около здания, на котором красовалась табличка «Азюль политик» и что такое это самое «Азюль», путешественник тоже ещё не знал, но слово «Политик» ему вроде бы было понятно. Полицейский, что занимал место справа от водителя, проворно выскочил из машины наружу, и так же элегантно открыв дверцу перед своим узником. Потом во всё той же манере, он показал ему вытянутой рукой на дверь этого мрачноватого здания послевоенной постройки, со слегка облупившимся фасадом, выкрашенным, когда-то в мышиный серый цвет. Всё так же услужливо улыбаясь, выдавил из себя: «Мужик, это твой хата» и явно куда-то спеша, принёс рюкзак. Пока узник пытался хоть что-то понять, дверца за спиной резко хлопнула и полицейская машина, прорычав, словно чёрная пантера по имени Багира, умчалась прочь, на охоту за очередным буйволом. А удивлённый политический беженец, остался один на один, перед закрытой дверью здания, в зашторенных окнах которого нигде не мелькало даже намёка на то, что кто-то там его ждал. Потоптавшись немного на месте и не решившись постучаться в дверь, беженец пошёл туда, куда ему указывала стрелка дорожного указателя: «Виен».

И через несколько часов, в розовых лучах богини Авроры, он подошёл к населённому пункту, обозначенному на карте, как «Wien». Город ему понравился своим убранством, и почти каждое здание в нём было, по сути, произведением зодчего искусства. Сплошная картина маслом и вообще у него стало создаваться впечатление, что он забрёл в какой-то гигантский музей под открытым небом, где можно было часами стоять, разинув рот у каждого экспоната! Для полноты сюжета, стоит сказать о многих группах низкорослых туристов с раскосыми глазами, они напоминали юркие стайки степных тушканчиков. «Япошки!» – подумалось ему. Но вместо того, чтобы восхищаться достижениями человеческого гения, путник думал о том, как поскорей вырваться прочь из этой золотой клетки? На природе он мог, уединившись в каком-то ближайшем леске, развести костер и приготовить чешские макароны. Каким-то чудом, сохраняя свой рассудок, Борис прошёл мимо очередной лавки, увешенной копченостями в виде колбас и свиных окороков. Усевшись на лавочку в сквере, где так убийственно пахло жареным мясом, он стал изучать карту Австрии, чтобы найти на ней этот злополучный город «Виен».