Теперь я снова попал в затруднительное положение. Сбитый с ног, измученный, я едва мог подняться на ноги и, не зная направления, в котором находился выход, пошел ощупью вдоль стены и достиг какой-то двери. В это время комната уже опустела, потому что женщины ушли из дома вслед за матросами. Я отпер дверь и очутился в маленькой боковой гостиной, где был разведен огонь, но не было свеч. Заметив свою ошибку, я хотел было воротиться, как вдруг кто-то сзади толкнул меня, и ключ щелкнул в замке. Признаюсь, оставшись один, я почувствовал сильную робость при мысли, что на меня обрушится мщение этих женщин.

Я считал смерть свою неизбежной и ожидал, что подобно Орфею, о котором где-то читал, буду разорван на части этими вакханками. Однако ж я вспомнил, что я офицер на службе его королевского величества и что долг мой, в случае надобности, жертвовать жизнью за короля и отечество. Я думал также о моей матушке, но мысль о ней печалила меня, и я постарался забыть ее и припомнить все, что читал о твердости и храбрости разных воинов в минуту, когда смерть глядела им в глаза. Я поглядел в замочную скважину и увидел, что свечи были зажжены снова и в комнате находились только женщины, болтавшие все сразу и совсем не думавшие обо мне. Через минуту или две в комнату вошла с улицы какая-то женщина, с черными волосами, распущенными по плечам, и с шляпкой в руке.

– А, – вскричала она, – они схватили моего мужа! Но черт меня побери, если я не упрятала там в гостиной мичмана; он займет его место.

Я чуть было не умер при виде этой женщины, в особенности заметив, что она вместе с другими подходит отворить дверь. Когда дверь открылась, я выхватил кинжал, решив умереть, как следует офицеру, и лишь только они вошли, я отступил в угол, молча размахивая кортиком.

– Хорошо, – вскричала женщина, взявшая меня в плен, – я люблю видеть бурю в луже. Посмотрите-ка на этого маленького сладкоежку – он прикидывается, будто хочет драться. Поди сюда, мой милый, ты принадлежишь мне.

– Никогда! – вскричал я с негодованием. – Держитесь подальше, или вам плохо будет, – и я направил против них кортик, – я офицер и джентльмен.

– Сэл, – закричала ненавистная женщина, – принеси щетку и ведро помоев; я вышибу из его рук этот кинжал.

– Нет, нет, – возразила другая, очень хорошенькая молодая женщина, – оставьте его мне, не бейте его. Он, право, очень миленький человек. Как вас зовут, мой милый?

– Мое имя Питер Симпл, – ответил я, – я королевский офицер. Так что подумайте о том, что хотите делать.

– Не бойтесь, Питер, вас никто не тронет; но вы не должны обнажать кортик против дам: это неприлично для офицера и джентльмена. Вложите его в ножны и будете умный мальчик.

– Я исполню вашу просьбу, – возразил я, – если вы обещаете отпустить меня без обиды.

– Обещаю – честное слово, Питер! Клянусь честью! Ну, довольно с вас этого?

– Да, – отвечал я, – если каждая из вас обещает то же.

– Клянемся честью! – закричали все.

Я этим довольствовался и, вложив в ножны кортик, готовился оставить комнату.

– Стой, Питер! – вскричала молодая женщина, принявшая мою сторону. – Ты должен поцеловать меня, прежде чем уйдешь.

– И меня, и нас всех, – закричали прочие женщины.

Я рассердился и хотел было снова обнажить кинжал, но они так стиснули меня, что не допустили до этого.

– Вспомните, вы клялись честью! – закричал я молодой женщине, стараясь вырваться.

– Честью, Питер! Бог с вами! Чем меньше мы станем говорить о моей чести, тем лучше.

– Но вы обещали отпустить меня, – сказал я, обращаясь к прочим.

– Мы и отпустим вас; но только вспомните, Питер, что вы офицер и джентльмен, не будете же вы так скупы, чтобы уйти, не угостив нас. Сколько у вас денег в кармане?