– Ну, так и смеши своей обыкновенной смешной рожицей!

– Ага? И давно ты последний раз смеялся над моей обыкновенной смешной рожицей? Может сегодня утром? Или всё-таки месяц назад?

– Давно не смеялся, – признался Гороховый Гномик, потупив глаза.

– То-то! Что же я за клоун такой, что даже друзей не могу рассмешить?

– Ну, друзья-то ладно… С друзьями можно и просто дружить.

– Как это ладно? Ведь если я не могу рассмешить друзей, значит незнакомого человека, обыкновенного зрителя, и подавно не смогу!

– А может наоборот? Друга рассмешить сложнее, чем незнакомого человека, – предположил Гороховый Гномик.

– Это почему же? – недоверчиво спросил клоун Стручок.

– Друга интересует, как ты поживаешь. Он серьёзно к тебе относится. Ему не до смеха. А незнакомый человек для того и пошёл в балаган, что ему охота повеселиться. Он уже готов смеяться. Ему многого не надо.

– Пусть так, – согласился клоун Стручок, – но я не могу на это рассчитывать. Я должен быть по-настоящему смешным, понимаешь? По-настоящему! А для этого я должен каждый день репетировать.

– Если честно, – не унимался Гороховый Гномик, – твоя обыкновенная рожица гораздо смешнее твоих смешных рожиц, которые ты репетируешь.

– По правде говоря, вот этого я и боюсь, – посетовал клоун Стручок, перестав спорить.

– Те рожицы, которые ты специально корчишь, вовсе не смешные, а глупые.

– Ты взаправду так считаешь?

– Взаправду, – кивнул Гороховый Гномик.

– Э-эх! – огорчился клоун Стручок. – Так что же мне делать? Я не могу не корчить новые рожицы.

– Это почему же? – не поверил Гороховый Гномик.

– Клоун должен корчить рожицы. Но если он будет корчить всегда одни и те же рожицы, он быстро надоест зрителям и растеряет своих поклонников.

– И для этого ты выкорчиваешь новые рожицы?

– Именно для этого, – подтвердил клоун Стручок.

– А как ты запоминаешь свои новые рожицы?

– С трудом запоминаю, – признался клоун, – мне приходится сотни раз корчить одну и ту же рожицу, чтобы запомнить её.

– Нелегко тебе, – примирительно согласился Гороховый Гномик.

– А иногда бывает так, что я целый день корчу какую-нибудь новую смешную рожицу, а на утро совсем не помню, как я её корчил.

– И тебе приходится опять начинать заново? – сочувственно поинтересовался Гороховый Гномик.

– Ага.

Клоун Стручок отвёл глаза и задумался.

– А иногда совсем не хочется ничего выдумывать, – признался он. – Вот, думаю, возьму сейчас и скорчу страшную рожу. На зло!

– И что? Корчишь?

Клоун Стручок глубоко вздохнул.

– Не умею я корчить страшные рожи.

– Совсем-совсем?

– Совсем-совсем… – тут клоун Стручок глубоко вздохнул ещё раз. – Я не создан для трагедии или драмы. Я могу только в комедии играть.

– А играть – это как? – задумчиво поинтересовался Гороховый Гномик.

– Что значит – как? – не понял клоун Стручок.

– Ну, когда ты играешь, что ты делаешь?

– Как что? Я корчу смежные рожицы.

– Погоди! – рассудил Гороховый Гномик. – Это когда ты репетируешь, ты корчишь смешные рожицы…

– Ну да! А репетиция – это и есть игра. Просто репетировать можно целый день, а играешь на сцене только один раз за вечер.

– А я-то думал… – разочарованно сказал Гороховый Гномик.

Клоун Стручок обиделся.

– Если не репетировать, то на сцене делать нечего, – насупившись, объяснил он, – так как убедительно сыграть не получится.

– Это мне понятно, – согласился Гороховый Гномик, – но я думал, что ты не только корчишь смешные рожицы, когда играешь…

– Да? И что же я ещё делаю? – ехидно спросил клоун Стручок. – Отбиваю щелбаны? Ставлю подножки? Бью пощёчины? Над этим уже никто не смеётся. Кукольный театр Карабаса-Барабаса давно никому не интересен.