Школьные занятия закончились, начались летние каникулы, а осенью меня записали к очередным «братьям». Эти «братья», то есть католические школы, были в те времена распространенными заведениями. Например, арабский язык я начал учить именно у братьев-монахов. Меня, естественно, во всех этих школах пытались как-то обратить в католицизм, но я всегда твердо отвечал на подобные попытки: je suis orthodoxe[9]. На службу католическую ходил, от этого невозможно было отказаться, в хоре пел, но не более. Они давали неплохое образование.

Проучился я в Каире два года, столько нам пришлось там оставаться. Состав в школе был интернациональный, естественно, много греков, но встречались даже немцы. У меня был товарищ немец, ярый антифашист.

Мои родители были убежденными антигитлеровцами, «антинаци», как тогда выражались. Хотя папа терпеть не мог коммунизм, но фашизм они не поддерживали ни в каком виде. Поэтому мы очень болели душой за Россию, нашу Родину, и радовались всем военным успехам русских, хотя поначалу до них было еще далеко. У меня в комнате висела на стене большая карта, я отмечал на ней ленточкой линию фронта, как продвигались русские войска. То вперед – наступление, то назад – отступление. Я за всем этим следил. Слушал радио, читал газеты и передвигал ленточку каждый день. И вся наша семья жила военными новостями, как и все вокруг, папа очень переживал.

Вообще, я с детства интересовался политикой. Однажды, когда я еще учился у сестер в Турции, даже случился конфуз: я, будучи 9 лет от роду, повторил в школе слова Черчилля, назвавшего Гитлера «чудовищным ублюдком». На французском это звучало как monstrueux avorton. Учительница, конечно, была в ужасе: «Где вы понабрались таких слов?!». Школа религиозная, сёстры-монашки, такая реакция с её стороны понятна. Я честно и с гордостью рассказал, что вычитал во французской газете, и что это не я, а Черчилль так выразился. Скандала удалось избежать, но случай показательный.

Во время войны у нас в каирской школе собирали пожертвования для солдат союзнических армий и для русских, конечно, тоже. Мы сдавали туда свои карманные деньги, мелочь. Один из таких сборов организовывал и я.

Военные действия шли не только в России и Европе. У нас в Африке была своя Вторая мировая. Немцы, африканский корпус, покинули Африку в 1943 году. Я храню альбом с фотографиями военного корреспондента, знакомого моего отца. Он сам подарил нам этот альбом еще в те давние годы. Я с теплом вспоминаю о нем, но помню, к сожалению, только то, что он был грек и звали его Янис. Здесь все фотографии подписаны мною в 11 лет, и встречаются даже ошибки во французском.

На фотографиях запечатлены герои и события тех самых дней – генерал Монтгомери, главнокомандующий войсками союзников, сбитый немецкий самолет, солдаты в траншеях, пленные. Итальянский флот, который сдался в 1943 году, inconditionnel[10]. Маршал Роммель, американский генерал Кларк, итальянский маршал Бадольо, – представляете, как это все было интересно мне, мальчику! Незабываемое впечатление на меня произвели арабские войска на верблюдах, которые участвовали в войне на стороне англичан и воевали в пустыне.

Есть снимок знаменитого греческого эсминца «Адриас» (Adrias) с оторванным носом. Это был английский корабль, переданный греческому флоту сразу при постройке. Назвали его в честь города Адрия. Корабль успешно сражался с фашистами, топил подводные лодки, а в сентябре 1943 года принимал на Мальте сдачу итальянского флота.

Но уже через месяц, 22 октября, «Адриас» подорвался на мине. Однако, он не затонул, а смог добраться до турецкого берега с оторванной носовой частью. А затем, после небольшой паузы для минимального ремонта, успешно дошел до Александрии. Это был подвиг, об этом судне писали все газеты, союзники его встречали на пристани, а команду представили к награде. Снимок из моего альбома подписан 23 октября, на нем корабль заснят после взрыва. Его передал папе знакомый, служивший на этом корабле, Метон Азариас.