Но не прошло и получаса, как появилась новая полудюжина бомбардировщиков. Опыт подсказывал, что заходят они на бомбометание. Щелей отрытых было мало. Поэтому заметались, кто куда. Цукан и еще три водителя заскочили в пустой колхозный коровник, встали там, прижавшись к стене. И началось! Вой и грохот, земля ходуном вместе с коровником. Заход за заходом на бомбометание.

На следующий день их отправили с грузом в Купянск, но до него не добрались. Купянск горел, все дороги запрудили отступающие войска. Пришлось влиться в поток. Ехать ночью без света в клубах пыли тяжело. Когда развиднелось, перед глазами открылась безрадостная картина: все дороги и обочины забиты машинами, орудиями на конной тяге, пехотой. Днем стало еще хуже от жары и пыли. Пыль до самого солнца. Зной полуденный, угрюмые лица солдат, заунывный гул двигателя, и скулы хрустят от зевоты, и ни воды, ни еды третьи сутки.

Впереди образовалось скопление машин и людей. Выскочил Цукан из кабинки узнать, что там случилось, да поразмяться хоть малость, а мимо бегут с котелками. Тут не зевай, воинские подразделения давно перемешались, но какой-то ушлый повар умудрился на марше обед сварить. Все лезут к походной кухне без разбора.

– Прекратить! По машинам!.. – командуют подъехавшие на «эмке» офицеры.

Куда там! Еще сильнее полезли солдаты на кухню. Тянут котелки, вопят: «Плесни… Ну, плесни же!»

Один из командиров, одетый в кожаное пальто, из пистолета вверх пальнул.

– Прекратить! Нас немцы обошли, а вы тут!..

Толпа замерла, многие прямо рты раскрыли. Солдаты из охраны пробились вперед и разом опрокинули походную кухню. От вида растекающихся по обочине щей есть захотелось нестерпимо. Затосковал Цукан по разворотливому батальонному старшине Зайцеву. Так и побрел к машине ни с чем, с опаленным от жары горлом, а там сидит брыластый, толстый офицер с таким же толстым портфелем.

– С батальона обеспечения?

– С него самого…

– Как фамилия? Вот и отлично! Поеду с тобой. Трогай быстрее! – командует он.

Ничего не ответил Аркадий Цукан, лишь с удивлением оглядел петлицы сиреневого цвета и три кубаря, стараясь угадать, что это за род войск.

В темноте, без света, да без отдыха ехать тяжело, тут бы поболтать, а старший лейтенант молчком достал из объемистого портфеля кусок колбасы и стал жевать неторопливо, аккуратно. Не стало ни войны, ни трудной дороги, а остался единственно мордатый старлей, дергающий из портфеля куски, от чего руки налились у Цукана свинцовой тяжестью и впору из машины выпрыгивать. «Когда же ты, кончишь жрать?.. Да чтоб у тебя кишки протухли! Чтоб ты!..»

– Что вы бубните, солдат?.. Почему встали?

Тут он не выдержал, стремительно выскочил и попер по мокрой от росы траве к ближайшей группке солдат.

– Эй, братки, одолжите на закрутку.

Увидел котелки, учуял запах горохового супа.

– Где ж вы сподобились? – сбился с тона.

– Да вон, в низинке, кухня стоит, – охотно откликнулся самый молодой солдат в танкистском комбинезоне и подсказал с улыбкой, по-приятельски: – У него там и каша есть.

Выдернул Аркадий из кабинки котелок – и вперед, пока другие не опередили, не обращая внимания на вопли старлея.

Кухня стояла в тенистой рощице. Танкисты, все как один молоденькие ребята в промасленных комбинезонах, дополучали, похоже, завтрак и обед одновременно. Распоряжался здесь сутулый, чуть ли не горбатый старшина, он скалил в улыбке редкозубый рот, отчего улыбка казалась зловещей. «Здесь не забалуешь», – прикинул Цукан, но на всякий случай ткнулся в спины таких же бедолаг в пропотелых гимнастерках.

– Наши с дозаправкой огребли. Корми всех подряд! – скомандовал старшина. – Все есть хотят. Но без толкотни!..