Валера, раздражённый, заелозил на месте и, не говоря больше ни слова, принялся гладить пса. Тот добродушно рычал, прижимал уши и махал хвостом. На следователя пёс глядел, как тому показалось, с презрением.

Бальтазар решил не терять времени в отсутствие Ахилла и попросил у Паскуэлы доступ к цифровому архиву Фомы с перепиской, связями, новостными подписками, выставленными там и сям сердечками, смайликами и прочими электронными отпечатками. Конечно, строго следуя букве закона, правильно было получить разрешение и матери, и отца. Но дух закона подсказал Бальтазару не принимать во внимание не вполне трезвого Ахилла.

– Большой Отец неусыпно следит за тобой, – хмыкнул Валера. – И всё записывает.

– Ради блага чад своих, потому что любит их, – поддержал его фронду Бальтазар с ироничной улыбкой.

– Думаю, муж не будет против, – после недолгого колебания согласилась Паскуэла и выдала ему разрешение.

Немедленно сломав личную печать Фомы, Бальтазар выкачал к себе архивы и запустил обученного мозговичка, чтобы разбирал тексты, реакции, искал смыслы и строил догадки, а главное – чтобы вытащил на свет любой намёк на связь с «Реактивными зигзагами». Данных оказалось неожиданно мало, поэтому почти сразу пришли скучные ответы: обычный человек в обычном окружении – родственники, сверстники, знакомцы с работы.

Бальтазар пробежался по списку контактов, отсортированному по их весомости. Ого! На предпоследней строчке – Иван Иваныч, хорошо знакомый ему историк-лаборант из местного филиала Института Времени. Фома отправил тому единственное сообщение: «Ты как?», оставшееся без ответа. Похоже, по ошибке: тот у него в рабочих контактах вместе с полусотней других сотрудников Института. На всякий случай Бальтазар добавил к разбору свою переписку с Иваном Иванычем. Мозговичок перелопатил весь объём заново, но выводов не поменял, только спустил лаборанта на последнее место. Случайный здесь человек, как и вся нижняя половина списка.

Никаких причин для самоубийства – наихудший из признаков, хороший повод для Института задрать ценник. И никаких связей с ракетной корпорацией, – даже через пятые руки, ни единой зацепки. Плохо.

В дверях появился Ахилл с бутылкой и со стаканом.

– Я ничего не пропустил? – спросил он.

– Лунянин выманил у мамы доступ к электронке брата, – доложил ему Валера.

– А чего меня не дождались? Я, может, против! – нетвёрдо сказал Ахилл. Вздохнул и махнул рукой: – Забирайте, раз влезли.

– Есть что? – спросил Валера, глядя, как посмертный следователь озабоченно листает бумаги в своём планшете.

– Нет, – буркнул тот, не поднимая головы.

– А это хороший признак? – спросила у него Паскуэла.

Бальтазар оторвался от выверки аналитических выкладок и посмотрел на неё.

– Очень может быть, но судить пока рано, – уклончиво ответил он и вернулся к работе.

– Вы не замечали странностей в поведении Фомы? – спросил Бальтазар через минуту, когда закончил.

– Знаете, в последнее время он и в самом деле от всех отстранился. Говорил не пойми что: «Отрицаю бытие – его нет, всё фикция вроде голограммы», – призналась Паскуэла после заминки. – И друзей всех растерял.

– Возраст у него такой, отрицающий, – сказал Ахилл о сыне так, будто тот жив-здоров и просто отлучился.

Ахилл плеснул в стакан янтарной жидкости и выпил в один глоток.

– Я уверен: мой сын не самоубийца! Его убили! Проникли в дом, зарезали и повесили на двери. Лучше бы убийц искали, чем нервы нам выматывать, – добавил он с раздражением и приложился к бутылке, обойдясь уже без стакана.

Порядком рассерженная Паскуэла выхватила бутылку из рук мужа и поставила подальше на пол за диван.