Пресекая дальнейшие расспросы, Святой поднялся из-за стола. Без враждебности, но достаточно твердо он сказал:

– Господин Бодровский, опустим подробности моей биографии. Она заурядна…

Магнат недоверчиво хмыкнул, – мол, меня не проведешь.

– Я живу сегодняшним днем, как в песне: «Есть только миг, за него и держись…» Прошлого предпочитаю не ворошить, а исповедуюсь, так сказать, выворачиваю душу только перед Богом да перед совестью и больше ни перед кем! Надеюсь, я дал исчерпывающее объяснение?

Святой смерил взглядом развалившегося в кресле толстосума. Платон Петрович, допив кофе, опрокинул вверх дном чашку на блюдце. Теперь он изучал разводы кофейной гущи, причудливым узором осевшей на стенках.

– Пусть прошлое хоронит своих мертвецов, – загадочная фраза сорвалась с болезненно искривленных губ магната.

Беседа оставила неприятный осадок, но вскоре Святой позабыл о ней. Супружеская чета из России вела себя вполне демократично, целыми днями прогуливаясь по живописным окрестностям, купалась в море, делала покупки.

Приставленный к Бодровским гидом, Святой выполнял и роль переводчика. Лингвистические способности Платона Петровича ограничивались словами типа «о'кей» и «сэньк'ю». Впрочем, для общения у него имелось универсальное средство – стопка банкнот крупного достоинства и длинная, точно пулеметная лента, обойма пластиковых карт. Заходя в дорогой бутик, Бодровский доставал бумажник, раскладывал свой патронаж, вытягивал из кармана «Мастеркарт платиниум» или «Диннер клуб голд», и продавцы буквально стелились перед клиентом, облизывая его умильно-преданными глазами.

Бодровский не отпускал от себя Святого ни на шаг. Под разными благовидными предлогами он старался держать его рядом и в конце концов заявил мистеру Стерлингу, что готов внести в контракт отдельную строку, предусматривающую выплату приличной суммы гиду-переводчику.

Про себя Святой решил вложить весь заработок до копейки в кассу фирмы своего ангела-хранителя, сентиментального Дэвида Стерлинга, приютившего изгнанника.

Постепенно Святой как бы притерся к богатой супружеской паре. Их развлечения были однообразны и скучны, но временами забавны. Ольга Григорьевна, казавшаяся простушкой, на которую пролился золотой дождь, могла отчубучить хохму похлестче любого юмориста. Причем не благодаря таланту смешить, а из-за дремучей необразованности. Узнав от Святого, что император Нерон обожал гонять на квадригах – колесницах, запряженных четверкой скакунов, Бодровская, наморщив свой уникальный по длине нос, выдала:

– Четверка лошадей?! Неужели этот самый Нерон не мог купить приличную машину? Ну, пускай не «Мерседес», так хотя бы «Вольво». Катался бы сколько душе угодно. Не мучил бы бедных лошадок… И подушки безопасности в машине есть. Все надежнее.

Услышав тираду, Святой принял ее за плоскую шутку. Иначе отреагировал супруг. Бросив на жену испепеляющий взгляд, Платон Петрович прорычал:

– Держи рот на замке! Как была безмозглой наседкой, так и осталась!

У Святого сложилось впечатление, что супруга магната была в общем-то женщиной доброй и простой, вовсе не светской львицей, привыкшей с детства купаться в роскоши. За долгие годы совместной жизни Ольга Григорьевна превратилась для мужа в предмет привычной обстановки.

– Любовницы должны быть молодыми, а жены пусть стареют вместе с нами, – так однажды выразился Платон Петрович, откровенничая под пляжным зонтиком.

Самый большой выигрыш от знакомства со Святым получил, как ни странно, мордастый телохранитель. Оклемавшийся Анатолий был отправлен во временный отпуск и исполнял лишь мелкие поручения. К Святому он относился с плохо замаскированным суеверным ужасом, старался обходить его стороной и не раздражать понапрасну.