– Это очень интересно, Элли, – говорит мисс Гилберт с таким видом, будто представленные Элли факты о пауках – наименее интересная вещь на свете. – Но ведь пауки на самом деле не являются домашними питомцами, правда?

– Являются. Многие люди держат пауков дома. Девочка из моей старой школы…

– Но под «домашними питомцами» мы имеем в виду нечто другое. Ведь пауков нетипично держать дома?

– Это домашние питомцы, мисс, – заявляет один мальчик, сидящий за одной из задних парт. Элли не помнит, как его зовут. – Мой брат держит дома паука, как держат животных. Это клево.

Мисс Гилберт краснеет.

– Может, и так, Гарри, но пауки, представленные в этом докладе, – она показывает на кусок картона с собранными Элли картинками, – являются обычными пауками, которые заводятся дома, и их никто не держит как домашних питомцев, правда? Они сбегут из клетки, если их туда посадить.

В классе слышатся смешки. Элли сильно краснеет, шея у нее просто горит.

– У меня есть и другие картинки…

– Очень хорошо, Элли. Давайте перейдем к следующему докладу. О, слава богу, Эмма, попугаи – это как раз то, что надо. Это как раз те домашние питомцы, которые и имелись в виду. Я уже начала думать, что никто в вашем классе не понял простое задание.

Элли садится на свое место, ее сердце сжимается, как сжимается сдувшийся воздушный шарик. Она так старалась подготовить этот доклад, приложила столько сил. И все равно он получился недостаточно хорош.

Она слышит голос Мэри так четко, словно та сидит рядом с ней: «Ты должна давать сдачи». Элли вспоминает тот день в городе – когда она силой воли заставила Наоми Харпер упасть на проезжую часть, лишь пожелав, чтобы та ушла прочь, и понимает, что Мэри права. Она должна давать сдачи.

Я резко вдыхаю, когда замечаю дом Пэмми – великолепно перестроенный амбар, стоящий практически на дальней границе Гонта, так что его с натяжкой можно включить в состав города. Она так сбегает из Гонта? Выбрала такой вариант? Или я – единственная, кто иначе воспринимает Гонт?

Дверь открывается, и за ней стоит Пэмми с кухонным полотенцем, в легинсах и мешковатой футболке, но она все равно выглядит великолепно. Ее светлые волосы блестят, похоже, она совсем недавно делала мелирование. Я смущенно касаюсь пальцами своих неухоженных мышиных каштановых волосенок. Мне стыдно от того, как я себя запустила.

– Имми! – Пэмми практически бросается на меня, перелетая через порог. Она обнимает меня обеими руками и прижимает к себе так крепко, как мог бы медведь, если б я попалась к нему в лапы. – А я уже гадала, когда же ты наконец до меня доберешься. Дай на тебя взглянуть. Выглядишь потрясающе!

Я делаю шаг назад. Я ошеломлена ее приемом. Мы виделись всего несколько месяцев назад, вскоре после смерти матери. Пэмми приезжала в Лондон, чтобы побыть со мной. Она – единственный человек, кто знал о моих сложных отношениях с матерью, и поэтому ее присутствие рядом со мной в те дни значило гораздо больше, чем она сама когда-нибудь поймет. Конечно, Пэмми тогда решила, что я выгляжу ужасно из-за смерти матери, – она понятия не имела про мой нервный срыв. В сравнении с Имоджен, которую она видела тогда, наверное, я сейчас выгляжу гораздо лучше.

– Нет, ничего потрясающего, – отвечаю я, когда она отходит в сторонку, чтобы впустить меня в дом. – Со мной не нужно притворяться. Именно поэтому я на протяжении многих лет не выставляла свою фотографию в социальных сетях.

– Ну, я на самом деле считаю, что ты выглядишь отлично, если принять во внимание все обстоятельства. Как ты?

– Спасибо, хорошо. Здесь у тебя очень здорово, Пэм, – говорю я, уклоняясь от вопроса, хотя и знаю, что она ожидает разговора о моей матери. Я оглядываюсь вокруг. – Восхитительно! Готова поспорить: ты и подумать не могла, что будешь жить здесь.