ФРОЛОВА. «Приговор за контрреволюционный саботаж… Выездная сессия Окружного суда приговорила за злостный отказ от работы Давыдова, Шилягина и Белову к высшей мере социальной защиты… Приговор приведен в исполнение…»

СПИВАК. Белову. Понятно?

ФРОЛОВА. Кто она?

СПИВАК. Женщина… Я тяну уже восьмой год. И только сейчас в придурках. Я четыре раза доходил на общих. Но одно знал: доползти до карьера. Хоть на карачках. Там – лежи. Но доползи!

ФРОЛОВА. Уже не было сил… никаких.

СПИВАК. Силы у человека всегда есть. Если он хочет выжить.

ФРОЛОВА. Мне уже – все равно.

СПИВАК. А вот это – грех! Грех! У тебя есть сын. Ты обязана выжить! Чтобы у него осталась хотя бы мать! Чтобы рассказать ему правду! Тебе осталось-то всего ничего!

ФРОЛОВА. Многих вы видели на воле, у кого по пятьдесят восьмой вышел срок? Пересидчики. Отложить освобождение до победы.

СПИВАК. Но ведь когда-нибудь она кончится, эта проклятая война!.. Не хочу больше ничего слушать. С этого дня ты работаешь здесь. Помрежем, ассистентом, все равно. И ничего не бойся, никто тебя не узнает и не найдет.

ФРОЛОВА. Господи, как я хочу вам верить!

СПИВАК. И верь, верь! Все будет хорошо. Подкормишься, отойдешь. Это быстрей, чем кажется… Сейчас я налью тебе чаю. Бери сахар. Бери – сколько хочешь…

Пока Спивак наливает чай в жестяную кружку, Фролова выхватывает из кулька куски рафинада и рассовывает по карманам, за пазуху. Она и рада бы сдержать себя, но не может. Вернувшись к столу, Спивак обнаруживает в кульке лишь два небольших куска. Бросает их в чай, ставит кружку перед Фроловой.

СПИВАК. Все в порядке. Не думай ни о чем. Пей. Потом я тебе сгущенки дам. Только сразу всю не ешь – пронесет…

Входят с охапками одежды ЖУК, БОНДАРЬ и ЗЮКИНА, раскладывают костюмы по табуреткам.

ЖУК. Кому что, Ефим Григорьевич?

СПИВАК. Сейчас разберемся… Сюртук – это вам. Ну-ка прикиньте.

ЖУК (примеряя). «Муров, Григорий Львович! Честь имею представиться. Я учёра два раза заезжал к вам у гостиницу…»

СПИВАК. «Учёра»!

ЖУК. Извиняюсь. Вчера.

БОНДАРЬ. А мне что?

СПИВАК. Примерьте-ка вот этот пиджак.

БОНДАРЬ. Велик.

СПИВАК. И прекрасно. Шмага. Нищий актер. Все с чужого плеча: велико, мало.

БОНДАРЬ. «Мы – артисты, наше место в буфете!»

СПИВАК. Очень хорошо. Так, этот фрачок – для Незнамова… А вот это нечто бархатное – это мне. (Накинув балахон.) «Обыватели у нас большей частью люди солидные, тяжеловесные, богатые… Но относительно нравов и умственного развития находятся еще в первоначальном невежестве и о существовании драматического искусства имеют представления самые смутные…»

ЗЮКИНА (перебирая платья из театрального подбора). А я-то кто, Ефим Григорьевич? Коринкина или Кручинина?

СПИВАК. Не понимаю, драгоценнейшая, чем вам не нравится Коринкина? Ну, репетируйте пока Кручинину, потом уточним. Распределение ролей – тут не дай Бог ошибиться!.. Так, это мы для Миловзорова отложим… незадача у нас с Миловзоровым, даже не знаю, как быть…

ФРОЛОВА (вдруг). Кручинина. Миловзоров. Что мы ставим?

СПИВАК. Друзья мои, разрешите представить вам нового члена нашего коллектива: Лариса Юрьевна Фролова. Профессиональная актриса, закончила ГИТИС, работала в московском театре.

ЗЮКИНА. В каком?

СПИВАК. В хорошем. В очень хорошем.

ЗЮКИНА. В Большом?

СПИВАК. Нет, не в Большом. Но и не в Малом.

ФРОЛОВА (резко). Что мы ставим?

СПИВАК. Вы очень хорошо знаете эту пьесу. Хотите, чтобы я назвал? Пожалуйста: «Без вины виноватые».

Пауза.

СПИВАК. Мы ставим комедию великого русского драматурга Островского «Без вины виноватые».

Входит ШКОЛЬНИКОВ. Он в ловко подогнанной гимнастерке, в щегольских сапогах.