Недавно, чтобы со временем не забылось чувствование происходящего, Октябрина записала в дневнике:

«…Я надеялась, что рассказы принесут мне что-то новое, но даже не пыталась представить заранее, в чём это выразится. Никак не ожидала, что моё настоящее станет раскручиваться т а к…

Поясню.

Все написанное – моё воображение. Но не совсем. Я – придумываю жизнь и пишу о ней в рассказах сначала на вдохновении. Потом прорабатываю детали. Детализация ситуаций вводит в заблуждение знакомых лично со мной читателей. Их невозможно переубедить в том, что это – придуманная жизнь, моя внутренняя игра. Детали – моя забава, моя свобода.

Во мне сосуществуют два мира – мои литературные выдумки и моя действительная жизнь. Пока пишу, они – это я. Точнее, ОНА – это Я. А ОН… Им неожиданно для меня, автора, способен стать любой знакомый или почти незнакомый мужчина. В сюжете они возникают вдруг, в момент вдохновения, в часы работы. А я этот образ додумываю. Вот и вся «технология». И после, возвращаясь в моё настоящее, я некоторое время пребываю в своих выдумках, не сразу переключаюсь – так сильно я перевоплощаюсь».

В год после выхода первой книги Октябрина испытывала разные чувства – от бесконечного счастья, которым она лучилась, до полного неверия в себя, о котором не говорила даже детям. Ей не хватало профессиональной поддержки. Помогало ей выстоять время, каждой минутой которого она бесконечно дорожила.

Новое лето одарило город чудесной, если не сказать, идеальной погодой. Днём – тепло и сухо. Ночами над улицами проносились скорые, густые ливни.

Переливчатый утренний свет, переполненный запахами воздух.

Под настроение, в редкие периоды, Октябрина брала в руки акварель. На жёсткой бумаге сгустками чувств проявлялись фантастические смешения цвета: музыка её души.

Почти невесомый тюль занавесок прикрывал обе квартирные лоджии. На сквозняке его прозрачная кисея напоминала балерину в полёте танца.

Много лет подряд Октябрина мечтала просыпаться летним утром в просторной спальне под безмолвные па тюлевой занавески. В далёкой замужней жизни в другой квартире Октябрина (романтическое наваждение!) почти осязала летнее утро в объятиях любимого человека, открытую дверь на балкон, лоджию или на террасу. Ей были важны дверь в пространство и белое облако занавески – как бы разделяющие её существование на правду и выдумку.

Делать первые, вторые и даже третьи шаги, осваивая новое пространство, ей страшно, непривычно, опасливо – подспудно ею почему-то всегда ожидается отрицательный результат. А мысленная форма результата положительного неосознанно самой же ею загоняется в глубь сознания. Ждёшь хороших начал или итогов, а почему-то заранее настраиваешься на поражение. В своих разномастных настроениях Октябрина интуитивно настраивала себя переступать через свои боязни, училась не запугивать себя заранее надуманными страхами.

Дома в одиночестве она вслух проговаривала ситуации реальные или возможные. Потом приходило решение как лучше поступить. Отклики читателей немного прибавили ей внутренней уверенности в себе. Но теперь мучил вопрос: не поздновато ли она входит в литературу в свои сорок пять?

– А когда же? – удивлялась московская Люся. – Писатель – это человек, имеющий не только собственный жизненный опыт. Он умеет размышлять о нём, может сказать и рассказать, подвести читателя к анализу поступков героев, понять их мотивацию. Я твои рассказы читаю и перечитываю. Несколько книжек подарила хорошим людям. Они тебя-автора поняли и приняли.

Люся хорошо разбиралась в литературе. Она даже показала книжку Октябрины подруге, с недавних пор работающей на факультете университета, куда в своё время не прошла по конкурсу Октябрина. Книжку быстро «зачитали».