– Как это? – окончательно разбились на мелкие кусочки все Сашины стереотипы.

– Мусульманин- это мальчик из боснийской сербской семьи Соколович, который был отобран у родителей в порядке «девширме» – принудительного набора способных юношей-христиан – и обращен в ислам. Мехмет Соколлу-Паша, такое имя получил мальчик, вырос сначала до поста сокольничьего, а потом стал Великим Визирем трех султанов, фактически управлял империей на протяжении долгого времени. Но он никогда не забывал о своих корнях. Именно он стал вдохновителем строительства знаменитого моста через Дрину в Вышеграде между Сербией и Боснией, увековеченному в романе нобелевского лауреата Иво Андрича. Он помог своему брату, выбравшему монашество, стать первым сербским патриархом, когда был восстановлен Печский патриарший трон в 1557 году… Пятьсот лет на фреске древнего монастыря стоят рядом два брата – православный патриарх и мусульманский Великий Визирь, неожиданный символ того, что две веры могут жить в мире, бок о бок.

– Офигеть, – только и сказала Саша по-русски, а Дамиан по-русски же ответил:

– Это Балканы!

Девушка только тут заметила, что машина давно остановилась, из другого автомобиля все уже вышли, и ждут лишь их. Застеснялась, выскочила, огляделась.

Уходила вдаль аллея между высокими деревьями, вымощенная булыжником площадь расстелилась перед высоким строгим каменным зданием и простой колокольней.

– Где мы?

– А мы, собственно, в Острожском монастыре. Там, наверху, церковь и мощи, а здесь сам монастырь, куда туристам и паломникам вход закрыт.

Настоятель монастыря игумен Сергий прошествовал по двору, как военный – чеканя шаг, показалось даже, что по-военному опоясана ряса портупеей, а не поясом. Как узнали позже гости, когда-то он дослужился до чина полковника сербской армии.

Их пригласили в полутемный зал, усадили за стол, поставили перед каждым стакан воды. И пошла по рукам чаша с абрикосовым вареньем. Каждый зачерпывал, съедал ложку варенья, запивал прохладной водой и передавал чашу дальше.

– Традиция, – шепнул отец Коста, – традиция Острога.

А дальше как по команде включились звуки: разговоры, шутки, появилась на столе бутылка «шливы» – сливового сербского самогона, за ней нехитрые закуски. Языки смешивались, одновременно говорили по-сербски и по-русски, по-английски и по-итальянски, уже непонятно было, кто кому переводит.

– Я вообще удивляюсь, как он приехал,– говорил игумен,– с его-то занятостью. Прямо сюрприз! Ну, тут понятно, раз история такая случилась, правильно, что приехал. Кому еще, кроме него разбираться! Даже до нас слухи дошли.

– Прекрати, она же русская и понимает по-сербски,– смеялся Дамиан, – не раскрывай ей всех секретов.

– Конечно, по-сербски, это вы тут по-английски шепчетесь, – не унимался игумен, – По-сербски будем говорить!– и снова повернулся к Саше и под

шливовицу пошли монастырские байки, над которыми она животик надорвала.

Впервые за годы общения с итальянцами Александра почувствовала, что не поймут они всей глубины, ни один перевод не спасет, хоть на итальянский, хоть на английский переводи. Поэтому умирают от смеха сербы и черногорцы и их русская гостья – и лишь вежливо улыбаются итальянцы.

– Тут у них цыганская семья живет неподалеку, куча детей мал мала меньше, – рассказывал отец Коста. – Так игумен их покрестил.

– Подожди, я сам расскажу,– вмешался тот.– Мать цыганка сама пришла, попросила. А я решил их проверить, говорю, как окрещу- все, не будет вам от нас помощи, ни денег, ни продуктов. А то ишь повадились, на довольствие в монастыре встали.

– А она?

– Крести, отче, говорит, все равно крести. Окрестил. Прошло немного времени, спрашиваю, вы хоть «Отче наш»-то выучили, охальники чумазые?