Немного посидев за столом, Ариша убегает смотреть мультики. Мне становится еще более некомфортно. Если она своим щебетом еще как-то разбавляла тягостное молчание, то теперь нас окружает звенящая неуютная тишина.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Ты изменился.

– Таким я тебе нравлюсь больше?

Выгнутая бровь. Бесстрастный взгляд. Господи, как же он меня бесит! Вот какого хрена?

– Ты симпатичный мальчик, Кирилл. И наверняка знаешь это.

Я смотрю прямо в его глаза. Пусть не думает, что ему удалось меня смутить. Хотя, пожалуй, эта его широкая белозубая улыбка все же достигла цели. Чертов псих!

– Да, знаю.

– Мы будем обсуждать твою внешность, или все же вернемся к более важным вопросам?

– Например?

– Я хочу восстановиться в родительских правах. И забрать Аришу к себе.

– Исключено.

Опустив руки под стол, принимаюсь с остервенением теребить край шикарной скатерти, которую, если мне не изменяет память, когда-то я и покупала.

– Почему ты думаешь, что твое мнение в этом вопросе имеет значение?

– Потому что ты, похоже, настолько увязла в жалости к себе, что совершенно забыла учесть интересы ребенка.

Это настолько наглое заявление, что у меня просто нет слов! По крайней мере, цензурных.

– Послушай, Кир. Давай не будем ходить вокруг да около. Я понимаю, чего ты боишься, и…

– Я? Боюсь? И чего же?

– Того, что я, восстановившись в родительских правах, стану совать нос куда не следует.

– Это куда же?

– Но поверь, мне ничего не нужно. Я ни на что не буду претендовать.

– Ты и не сможешь ни на что претендовать, – безжалостно и в то же время ровно замечает пасынок. – На момент смерти вы с отцом были в разводе уже шесть лет.

– Я имею в виду, что не стану претендовать на наследство Ариши! – взвиваюсь я, потому как не могу отделаться от ощущения, что этот пацан специально выводит меня на эмоции. – Мы откажемся от него, чтобы тебе не мешать, – уже спокойнее повторяю я. – Нам ничего не надо, Кирилл. Я просто хочу вернуть дочь. Вот и все.

– Боюсь, Аня, я не могу этого допустить.

– В каком смысле не можешь? Я тебя не спрашиваю! Ты вообще кто такой, чтобы я на тебя оглядывалась?!

Меня все же взрывает! Взрывает холодный тон, которым он мог бы говорить с неразумным ребенком, но никак не со мной. Взрывает написанное на лице равнодушие. В конце концов, это Кир – причина всех моих несчастий. Хотя бы поэтому он мог, по крайней мере, соврать, что ему жаль, а не сидеть вот так – морда кирпичом.

– Во-первых, не ори. У нас ребенок в соседней комнате. Во-вторых, я тот, кто был с Аришей все эти годы. И тот, кто не позволит тебе из-за собственных обид лишить ее причитающегося по праву.

– Чего-о-о? – протягиваю, шокированная его заявлением. – Ты думаешь, я ее чего-то лишу? Я?! Родная мать?

– Ты только что отказалась от Аришиного наследства. Хорошо, что все-таки этот вопрос находится вне зоны твоей компетенции. Чем дольше на тебя смотрю, тем больше убеждаюсь, что опекун нужен не только мелкой.

Это какой-то сюр. Всего моего жизненного опыта не хватает, чтобы постичь происходящее. Он вообще о чем? Сглатываю вязкую слюну. Вновь и вновь повторяю мантру о том, что я взрослая, умная, самодостаточная женщина. Самодостаточные женщины не визжат, не бьются в истерике и не бросаются на людей.

– Никто не запретит мне обратиться в суд, – цежу я.

– Обратиться ты, конечно, можешь. Можешь потратить кучу времени, денег и сил.

Кир встает, и мне кажется, я впервые замечаю какие-то живые эмоции на его равнодушном лице. Или так просто ложатся тени от высаженной под окном рябины?

– Я хочу быть с дочерью. – Мой голос дрожит от слез, до которых меня без всякого труда доводит поганец.