– Ага, – развожу руками я.

– Нет. На самом деле такой цели я перед собою не ставлю. Решай сама. Просто, понимаешь, мне тебя, Анька, по-бабьи жалко. Дерьмовое чувство, знаю, но ты же лучшие свои годы потратила на бессмысленную борьбу. И что? Опять снова-здорово? Ты еще не устала?

– Устала. Иногда проснусь, и глаза не хочется открывать. Вот, хоть на работе отвлекаюсь.

– Или только сильней загоняешься. Ты вообще когда-нибудь думала, почему из флориста переквалифицировалась в правозащитники?

– Хочется хоть кому-то помочь, раз себе не смогла, – озвучиваю наиболее очевидный вариант ответа.

– Или ты настолько привыкла к борьбе, что теперь хочешь воевать хоть с кем-то.

Я опускаю взгляд к полу. Жестоко? Наверное. Но так ли уж далеко от истины?

– Люсь…

– Знаешь, так себя ведут вернувшиеся с войны солдаты. Не находя себя в мирной жизни, они снова и снова ищут войну.

– То есть теперь разговор с подругой закончился, и на сцену все-таки вышел психолог? – грустно усмехаюсь я. – Дай еще сигарету.

– Завязывай.

– С такой жизнью завяжешь!

– А что по факту ты теряешь, Ань?

– Достоинство?

– В чьих глазах? В глазах некоего условного общества? На расстоянии все умные и благочестивые, ага. Вот только многие бы устояли, предложи им то, что мальчишка предлагает тебе?

– Он предлагает мне возмутительные вещи!

– Действительно. Трахаться с молодым, богатым, повернутым на тебе парнем… возмутительно. То ли дело – давно осточертевший муж. Как думаешь, что хуже? А более лицемерно что?

Натужно смеюсь. Потому что разговоры о сексе с Кириллом приводят к тому, что я невольно начинаю его представлять… И нет, это не Люська виновата в том, что я сомневаюсь. Я ведь и сама думала в ту сторону. Мне в самом деле нужна передышка, я чувствую, что уже многого не вывожу. Будто с каждым новым ударом моя броня становится все более хрупкой. Я много слышала о выгорании, но вчера впервые почувствовала, насколько сама к этому самому выгоранию близка. Кому станет лучше от моей принципиальности? Сколько жизненных сил она из меня вытянет? Люся задала очень важный вопрос. Что я потеряю, если соглашусь на предложение Кирилла с ним трахаться? Уважение коллег? Или достоинство, о котором я упоминала выше? А почему? Потому что прогнулась? А если в результате этого прогиба я верну дочь? Разве оно того не стоит? Тем более что и это когда-нибудь да закончится. Когда-то же я надоем сопляку! И если к тому моменту я успею восстановиться в правах и наладить контакт с Ариной, он уже не сможет нас разлучить, как бы ни старался.

Заманчиво? Блин, а то!

Ведь на другой чаше весов – война. Я же уже проходила через это и в полной мере представляю, что меня ждет. Если коротко – ничего хорошего. Насчет нашей судебной системы я не питаю никаких иллюзий. Тогда зачем я составила этот чертов иск? Уж не для того ли, чтобы доказать себе – ты хорошая, Анечка, видишь, ты сделала все, что смогла. И вот чтобы погладить себя по головке, я пожертвую месяцами разлуки с дочерью?

– Девки, вы че, совсем поохренели? Ну-ка, бычкуйте папиросы! – рявкает от двери Кинчев. – У меня спонсоры, а тут дым коромыслом.

Тушим сигареты, как две провинившиеся школьницы. Михаил Семенович еще что-то там бурчит, но я не слушаю, отвлекшись на сигнал телефона. Порядок цифр мне незнаком, но мне часто звонят с новых номеров люди, попавшие в беду. Только я никогда так не реагирую, видя перед собой неизвестный номер. А тут – сердце в пляс. И предчувствие.

Выскальзываю за дверь.

– Алло.

– Привет, Аня.

Громко сглатываю.

– Привет.

– Как ты? Пришла в себя?

Казалось, да. А теперь его слышу, и сердце опять заходится в тахикардии, трепыхаясь в грудной клетке, как пойманная в силки птица.