1.3 Паркет и ложки

– Тебе есть куда идти? – Тихон спросил Леньку прежде чем расстаться. То ли он чувствовал свою ответственность за него, то ли от доброты душевной продолжал заботиться о своем протеже.

– Ты заметил, я уже давно на кладбище не ночую? – продолжал Тихон, – Отвыкать от этого надо, а то так и останешься там навсегда, к тому же душегубы там завелись. У тебя теперь документы есть, так что ищи хорошую серьезную работу. Вот я нашел! Наша артель теперь будет оформлять всю агитацию, снова спрос появился на художников. Малюем плакаты, красноармейцев, да пузатых буржуев у них на штыках, не гнушаемся и ремонтом, малярными работами, лишь бы не голодать. Обещали меня скоро прикрепить к рабочему общежитию. Может и тебя смогу пристроить. Ты куда сейчас?

– Вроде тоже договорился о работе у одного начальника – паркет чинить, – Ленька важно выпрямился, а о жилье договориться не догадался, побоялся.

– Вот и хорошо! Вот и замечательно! Торопишься? – спросил Тиша, – А то зайдем в трактир, тут рядом, я тебя хорошим завтраком накормлю? Я же с заработков приехал – деньги есть!

Ленька возражать не стал, живот давно свело голодом. Вчерашние запасы еды сразу же и закончились.

В трактире Ленька с удовольствием поглощал тарелку наваристых суточных щей с ломтем хлеба, а Тиша день как начинал, так и заканчивал рюмкой. Уже по его потрепанному виду можно было сказать о его дружбе с бутылкой. Но Ленька не решился пожурить его, тем более Тихон с таким невероятным удовольствием опрокинул первую стопку, и сразу налил вторую, глаза его заслезились, нос покраснел. Вид у него стал счастливый довольный и расслабленный.

– Вот так крутишься, суетишься – а тебя раз, спицей – и нет тебя. А потом ничего не будет, ни тревог, ни горестей, ни водки.... – загрустил Тиша.

– Как ничего? А рай? Ад? – спросил Ленька подбирая крошки.

– Нету н-и-ч-е-г-о! – продолжал Тихон, – а уж за что бабу безобидную убили с ее ребенком? Да еще так жестоко?

– Ну вот, связался ты с этой агитационной бригадой, и в бога не веришь? Или потому, что не разрешают верить теперь? А богу-то не обидно, верили, верили, и вот – перестали …? Обидно… – рассуждал Ленька.

– Никогда я не верил! И отец мой не верил, и дед, – сказал, как отрезал, живописец-агитатор и растопырил пальцы в неотмывающейся краске, – Еще что-нибудь съешь?

– Спасибо, брат, сыт! Давно горячего не ел. Уважил ты меня, – Ленька довольно щурился.

– А я еще выпью! – он долил остатки водки в стопку, облизал край графинчика с последней, повисшей, каплей и, быстро, не глотая, плеснул водку в горло, – Вкусно…

Допил, но так ничего и не съел. Завернул недоеденный бутерброд в тряпочку сомнительной чистоты и сунул в карман. Они двинулись по улице к центру, обоим нужно было перебраться с Васильевского острова, где находилось кладбище.

– Может туда зайдем, смотри, еще трактирчик? – обрадовался Тиша, увидев зеленую вывеску с надписью «Казенная винная лавка».

– Нет, ты как знаешь, а мне надо идти. Дорога длинная а работы лишиться не хочу, вдруг опоздаю… – деловито рассуждал Леонтий.

– Ну, как хочешь, – пригорюнился, Тиша и поплелся рядом.

– А ботинки-то у покойника были так хороши! Мои снова износились, не новые были, на подошве дыра… А ведь они ему больше не нужны? – невпопад, грустно сказал Тиша.

Обменявшись адресами, они расстались. Ленька почему то почувствовал, что видит Тишу последний раз, вернулся и крепко обнял его. А Тихон смахнул пьяную слезу и ушел. На этот раз чутье обмануло Леонтия, и он еще встретит Тихона, и довольно скоро.

Часы на Невском показывали полпятого, к месту новой работы он пришел пораньше, и задумался, что значит «ближе к вечеру». Он решил полчасика отдохнуть на чугунной скамейке, а потом уже идти и стучаться в дверь.