У Алёны Даниловны её родителей тоже не было. Оставив Костика на попечение Арона Моисеевича, Тоня вместе с обеспокоенной свекровью вновь поспешила к своему дому, затем к бомбоубежищу. Но все попытки найти хоть какой-то след Марии Васильевны и Михаила Александровича оказались тщетны…

За последующие двое суток они побывали в окрестных больницах, морге, в отделении милиции, где им сказали:

– Ну что вы хотите, прямое попадание.

Это был окончательный приговор…

Тоня с Костиком переехали к снохе, более им некуда было деваться.

После большой, отдельной квартиры, где прежде жила Тоня, нынешнее жильё её в полуподвальном помещении бывшего общежития ломовых извозчиков, выглядело, конечно, убого. Но Тоня не роптала, по нынешним тяжёлым временам у других и того не было. Со свекровью она ужилась на удивление легко. Ни ссор, ни скандалов между ними не было.

С одной стороны тихим отношениям этим способствовала некоторая апатия, охватившая Тоню после гибели родителей, у которых даже могилы не было, куда бы она могла прийти и поплакать. А с другой – подраставший Костик, о котором обе женщины заботились пуще, чем о себе.

Тоня отписала мужу о своём горе, о том, что письма ей теперь Гриша должен посылать на адрес его квартиры на Троицкой.

В начале 1942 года Алёну мобилизовали на трудовой фронт и отправили на заготовку леса в Калининскую область. В это же самое время и Тоня нашла себе работу. Отправилась в институт, где преподавали её родители и ей предложили ставку преподавателя немецкого языка (Тоня неплохо владела ещё и английским). Её довольно быстро оформили. Однако за день до того, как ей нужно было выходить на работу, к ней на дом зашёл представительный мужчина в тёмно-коричневом плаще с понятым воротником, в фетровой шляпе надвинутой почти на самые глаза.

– Антонина Михайловна Митричева? – спросил он.

– Да, – немного растерялась Тоня. – А в чём, собственно…

Договорить она не успела, мужчина достал из внутреннего кармана плаща удостоверение и поднёс его к глазам Тони.

Выглядывавший из своей комнаты любопытный Арон Моисеич увидев этот жест, тотчас же поспешил прикрыть двери своей комнаты и дважды щелкнул замком, как бы отгородившись от того, то происходило в коридоре.

Тоня ни капельки не испугалась неожиданного визитёра, напротив даже подумала с некоторой надеждой: а не насчёт ли это её родителей? Их нашли? Они живы?

Но она ошиблась, визит этот не имел никакого отношения к её погибшим родителям, хотя пришедший знал о постигшем её горе и выразил свои соболезнования. Затем, приняв приглашение Тони зайти в комнату, спросил:

– Вы, Антонина Михайловна, насколько нам известно, хорошо владеете немецким и английскими языками.

Тоня кивнула.

– Вот поэтому мы хотим предложить вам работу, – сказал мужчина, войдя в тесную комнату и присаживаясь на край скрипучего стула.

– Но я уже работаю, – озразила Тоня, – Вернее, собираюсь с завтрашнего дня.

Она была слегка разочарована. Надежда узнать что-либо о судьбе своих несчастных родителей не оправдалась.

– Это мы тоже знаем, мы всё уладим, – пообещал военный.

От таких предложений грешно было отказаться в это трудное время. Хорошая зарплата, паёк, медицинское обслуживание. Тоня не нашла в себе сил что-либо возразить, хотя этой грозной организации инстинктивно побаивалась, как и многие тогда.

Так в её трудовой книжке появилась первая запись: год – 1942, число – 11, месяц – 1. Принята на работу в Народный комиссариат государственной безопасности СССР.

11

Арест для Митричева был как гром среди ясного неба. Спросонок он даже не понял, что от него хочет этот вислоусый сержант и почему он должен куда-то идти? А когда понял, опешил от удивления: с какими такими врагами он вступил в сговор? Немцами что ли? Да вы что там все с ума посходили? Однако сержант не расположен был вступать с ним в продолжительные беседы. Он направил на него автомат и сказал, чтобы лейтенант не делал резких движений.