Когда Громов вошел, я заметила на лице Валентина досаду. Он в эту минуту живо обрисовывал жене Леонида сюжет будущей повести. Такая женщина, как Инга, могла запросто заниматься шпионажем: была способна вызвать на откровение даже монаха.

Леонид протянул руку и пошутил:

– Будьте осторожны, Валентин! Вы не знаете, но мы с Ингой обладаем телепатической способностью. Я могу прочитать ее мысли, а она – ваши.

Шутка оказалась катастрофической, но это выяснилось только впоследствии. А тогда… в общем, через несколько месяцев после той презентации Инга ушла к Валентину.

Несмотря на обстоятельства знакомства, с Валентином мы не стали друзьями. При встречах говорили только о работе. Я заметила в нем одну странность.

Валентин очень боялся потерять талант. Он расспрашивал меня о случаях, когда писатель перестает владеть словом. Я честно призналась: о таком не слышала! И все же Валентина продолжало угнетать какое-то предчувствие.

Однажды он позвонил мне среди ночи. Сказал, что Инга передала Леониду сюжет его новой книги. Грозился обвинить того в плагиате. В доказательство приводил только что выпущенный роман Леонида. Я уговаривала Валентина не делать этого. Он сильно навредил бы себе, ляпнув такую чушь публично.

Но, как ни парадоксально, Валентин смог перенести крах своей карьеры, а также смерть Инги. Что с ним сейчас – не знаю. Лишь для Леонида жизнь без любимой женщины стала ненужной. Он полетел в швейцарские Альпы, в гостиницу, где останавливалась Инга, снял тот же номер и ночью застрелился.

Инга никогда не была легкомысленной. Да, шумные сборища. Да, куча знакомых. Ее постоянно кто-то явно или тайно добивался. Эти перелеты с места на место… В общем, настоящий Голливуд. Но у них с Леней не это было главным. За мишурой и суетой скрывалась подлинная любовь, они ее не афишировали.

Когда нам исполнилось тринадцать, я поклялась заботиться о сестре всю жизнь.

Случилось эта история сразу после нашего дня рождения.

Примерно в квартале от дома протекала большая речка. Она делила город на две части. Там иногда тонули, и чаще всего – дети. Нам категорически запрещалось купаться без взрослых. Наше воспитание проходило в строгости, и мы опасались доводить какие-либо сомнительные делишки до наказания. Не всегда получалось, конечно. Родители не были церберами, но влетало мне и сестренке порой крепко. Вот и тогда мы нарушили запрет.

От школы к дому ходил трамвай. В тот день, как обычно, мы стояли на задней площадке. Проверяли свои билетики. У меня правые и левые цифры почти сошлись. Билетик Инги оказался счастливым. Она достала из сумки ручку, расписалась на нем и сунула в пенал. Состроила мне рожицу. Я показала ей язык.

А потом в салоне запахло гарью. Появился едкий дым. Трамвай затормозил. Кондукторша объявила, что транспорт дальше не пойдет, и все вышли. Мы сначала тоже потянулись за пассажирами к ближайшей остановке, но Инга вдруг остановилась, дернула меня за рукав. Я проследила ее взгляд и поняла, о чем сестра подумала. Мы стояли на мосту, а под нами шумела река.

Я твердо заявила:

– Нет! Только не это. Ты же знаешь: нам потом влетит.

А Инга сложила умоляюще руки и говорит жалобно:

– Пожалуйста, ну, Ирочка, ну, давай!

Я и сама чувствовала сильное желание поплескаться. В наших сумках лежали купальники. Сегодня в расписании был бассейн, но Русалка заболела, и вместо плавания поставили геометрию. Жара давила ужасная, и весь класс дружно стонал от такой несправедливости.

Пока я раздумывала, Инга шагнула на дорожку, вниз, к пляжу. Обернулась. В тот момент она сильно напоминала Герасима, когда он шел топить Муму. Такой у нее был взгляд… словно ей вовсе не хотелось купаться, но что-то влекло ее. Я засмеялась и сказала об этом. Но потом почувствовала настроение сестренки. Мы всегда отлично понимали друг друга. И тогда я ощутила беспокойство. Мне уже расхотелось лезть в воду. Но я послушно, будто сомнамбула, шагала за сестрой, стараясь не поскользнутся на траве склона. Инга быстро спускалась по тропинке.