Нельзя сказать, что он нас утешал. Вряд ли что-то могло нас утешить в тот момент. Но все же от его присутствия делалось немного легче. Он не был моим братом, зато был его близким другом. Я прекрасно поняла, за что Дэниел так его любил.

Примерно через неделю после похорон, за день до моего возвращения на север Нью-Йорка, в колледж, Нолан заехал поздороваться и, как он выразился, «проверить, как вы». Стоя в прихожей, он смотрел на лестницу, а я говорила, что мама уже легла, у нее мигрень, а папа в офисе, работает.

– А Джози? – спросил он. – Она уже уехала учиться?

– Нет. Она уедет на следующей неделе… Я не знаю, где она сегодня, – сказала я, думая, что ее частое отсутствие стало совершенно нормальным еще до аварии, а после нее только усилилось.

Я никогда не знала, где она, с кем она общается, и иногда не видела ее по нескольку дней. Между прочим, родители никогда не придумывали для нее никакого комендантского часа, и обычно она возвращалась домой уже после полуночи или вообще не возвращалась. Мы так и не поговорили о том вечере, о том, где она была и как все узнала, и я начинала подозревать, что этого никогда не случится. Что смерть Дэниела окончательно оттолкнет нас друг от друга.

Нолан сунул руки в карманы и долго смотрел на меня, а потом спросил, не хочу ли я перекусить. Приглашение меня удивило и одновременно польстило, так что я согласилась. Следующий час мы катались по Бакхеду, выбирая, куда пойти, и отвергая ресторан за рестораном. В конце концов мы сели в «ОК кафе», ярко освещенном дайнере, где подавали простую южную еду. Мы сели в дальний угол, ели барбекю и макароны с сыром, пили сладкий чай и говорили обо всем, кроме Дэниела. Вместо этого Нолан задавал мне вопросы, как будто не знал меня всю мою жизнь. Я начала догадываться, что не знал.

– Почему ты выбрала Сиракузский университет? – спросил он. – Я не знаю ни одного человека из Атланты, который бы туда уехал. Кроме тебя.

– А это недостаточная причина? – парировала я.

– Серьезно? – улыбнулся он, и на щеках у него появились ямочки.

– Ну да. Типа того, – я тоже улыбнулась, – к тому же у них отличная школа актерского мастерства.

– А, точно. Ты же из театра. Ты играла в куче пьес в Пейсе, да?

Я кивнула и сказала, что это одна из причин, по которой я выбрала другой университет. Не тот, что брат и сестра.

– Дэниел тобой гордился.

Я опустила взгляд, стараясь не заплакать, и Нолан отвлек меня новыми вопросами:

– Ты хочешь стать актрисой?

Я кивнула.

– Но ты такая застенчивая, – сказал он. Это говорили мне очень многие, узнав, чем я занимаюсь.

– Ничего я не застенчивая. Я просто интроверт, – я начала объяснять разницу. Говорить, что люди меня немного напрягают и я предпочитаю быть одна. – Дэниел тоже был интровертом. Он очень тщательно выбирал, с кем проводить время. С тобой например.

Нолан улыбнулся, и я подумала, что, может быть, он пригласил меня поужинать не из вежливости. Может быть, я тоже его утешала. Помогала ему ощущать связь с Дэниелом.

– А чем еще вы похожи?

Я заколебалась, не понимая, какое время глаголов использовать. Настоящее – из-за меня – или прошедшее – из-за него.

– У меня тоже ОКР. И такой же средний балл, – я улыбнулась, – хотя не стоит сравнивать нейрохирургию с шекспировским театром. Я умная, но он все-таки поумнее.

– Ну, на самом деле предметы, которые ты изучаешь, не определяют твой интеллект.

– Ну да, – сказала я, хотя Дэниел все равно был умнее меня. Умнее всех в нашей семье.

– Между вами двоими больше общего, чем между тобой и Джози.

Я кивнула.

– Да, она, наоборот, экстраверт. Любит потусить. Это забавно. Вообще, я больше похожа на Дэниела, но с ней он больше дружил, – я почувствовала укол ревности, а потом мне стало за это стыдно, – Дэниела тянуло к людям вроде тебя… и нее.