Это известие привело меня в легкий шок. Сухов успокоил меня:

– Сильно можете не переживать, по-моему, это все проделки старого знакомого вашего, Сенцова. Уж очень яро он взялся за вас. Думаю, что все несколько раздули и проблем с улаживанием конфликта не будет. Вскоре все выяснится, не без вашего участия, разумеется.

Мне осталось только тяжело вздохнуть и поблагодарить его за слова поддержки и поинтересоваться:

– Спасибо, конечно, что верите мне. Но я еще хотела бы узнать, не отменили ли мне разрешение на оружие: хранение и применение?

– Нет, – Сухов отрицательно завертел головой, – такого распоряжения не выдавалось. Оружие ваше, наградное, – он с уважением посмотрел мне в глаза, – сможете получить на выходе. Давайте я выпишу вам пропуск, – и он потянулся за бланком в стол.

– Ну я пойду, – сказала я, стоя в полной растерянности и получив из его рук пропуск.

– Конечно, ступайте, только не забывайте о нашем разговоре, – предупредил Сухов.

Я плотно прикрыла за собой дверь кабинета и, очутившись в темном коридоре, осталась один на один со своими тяжелыми думами.

Настроение было основательно испорчено, это известие меня выбило из колеи. Я очень расстроилась, но постаралась взять себя в руки, ведь день еще не окончен, меня ждет встреча с Лагутиной, и поэтому я должна быть в форме, разогнать мрачные мысли ровно к шести часам вечера. В назначенное время за мной должен прибыть автомобиль с личным шофером моей знаменитой приятельницы – я могу с полной уверенностью и полным правом назвать ее таковой. Много раз отец, когда я была маленькой, оставлял меня с Лагутиной, даже во время концертов. Сидя в ее гримуборной и наблюдая за тем, как она готовится к выступлению, я столько раз ловила себя на мысли, что мне это нравится – вся эта жизнь в лучах славы, а также и жизнь за кулисами. Лагутина всегда была честна со своим окружением и со своими поклонниками, никогда не задирала нос, звездная болезнь обошла ее стороной. Она любила повторять, что главное – это быть честным прежде всего с самим собой. Из неуважения человека к себе и проистекают различные комплексы, нежелательные проявления характера и подавленность личности.

Что-то я углубилась в психологию. Почему я не упомянула в разговоре с Суховым о визите ко мне в клинику двух подозрительных субъектов? Да потому, что не уверена в полной мере в том, что это как-то связано с делом о покушении на бизнесмена. На днях нужно будет заглянуть в налоговую инспекцию. Посмотрим, чем они там занимаются. Должно быть, чем угодно, кроме, собственно, работы. Ничего, поговорим, обсудим, так сказать, и постараемся во что бы то ни стало урегулировать конфликт.

За размышлениями я совсем не заметила, как спустилась вниз, села в машину и с силой захлопнула дверцу своего старенького «Фольксвагена». Этот самый хлопок и привел, должно быть, меня в чувство и вновь соединил с реальностью. Как же я ему благодарна!

Я посмотрела на часы: какой кошмар, половина четвертого! Невезение преследует меня по пятам. Можно подумать, неприятностей с правоохранительными органами мне было мало, а тут еще эта ужасная пробка. Дело в том, что автотранспортное движение остановили забастовщики. Все как полагается – плакаты с агитацией: свержение существующего режима и установление власти рабочих; один из забастовщиков призывал к этому на словах при помощи громкоговорителя, другой ходил между автомобилями и предлагал какие-то листовки, кто-то принимал их из его рук, а кто-то матерился, недовольный своим положением невольной жертвы обстоятельств, и слал этого беднягу куда подальше. А что еще можно ожидать от разъяренных автомобилистов? Сочувствие люди испытывают только тогда, когда не затронуты их личные интересы.