– Ещё чего! – сердитый голос няньки был ей ответом.

Настасья с невероятным проворством для своего тучного тела метнулась к девушке и сграбастала в свои мощные объятия, не хуже дюжего мужика приподнимая обмякшее тело.

– Сами справимся. Уж лучше бы приказали баньку истопить побыстрее.

Агафоклея Алексеевна потеряла дар речи от такого непочтительного обращения и, растеряно взглянув на сына, как будто ища у него поддержки, произнесла нерешительно:

– Да… конечно… баньку…

Анета очнулась от оцепенения, порожденного внешним видом сестры. Нет, не запыленное платье и порванные в клочья туфельки поразили её. Глаза Фро, очерченные синими полукружьями, потерявшие веселый блеск и живость, потрясли девушку. Она метнулась к няньке с желанием помочь. Но Настасья раскрылившейся наседкой отгородила от неё Фро, произнеся решительно:

– Вы, Анна Павловна, пошлите-ка за доктором. Вон, матушке совсем плохо.

Анета повернулась к maman. Агафоклея Алексеевна, побелев лицом, полулежала в кресле, дыша коротко и неровно.

Теперь в Шишкове воцарилось полное безобразие. Бабы заохали и сгрудились около барыни, махая у лица, кто передником, кто подносом, схваченным со стола, а кто просто грязной ладонью.

– Миша, сделай же что-нибудь, – Анета обратилась взором к брату.

Наличие Марковской крови всегда предполагало способности к решительным действиям, и Мишель не подвел. Он гаркнул почище сомлевшей маменьки.

– Всем молчать! Иван, за доктором, живо! Семен и Палашка – баню топить. Нета, есть у тебя нюхательная соль?

Фро пришла в себя, почувствовав холодную ткань на своем лице. Она разозлилась на свою беспомощность. Если дело пойдет так дальше, она превратится во вторую Софочку Лунгину, невероятно впечатлительную особу, которую вид обыкновенной мыши может привести в состояние недвижимого трупа, коим сейчас и прибывает госпожа Виноградова. Что о ней подумает Нета? А Мишель?

Ефроксия вырвалась из рук Настасьи, раздевающей её в предбаннике. Видно, нянька посчитала это самым подходящим местом для столь отвратительно грязного существа.

В баню уже натаскали воды, и весело затрещал огонь в печи. Скоро можно будет… очиститься?

Расстегнутое платье соскользнуло с плеч, открывая нагое тело.

Настасья, распрямившись во весь свой немалый рост, скомандовала остальным слугам:

– Все уходите.

Потом старательно подтянула упавший лиф и обхватила Фро за плечи.

– Садитесь, барышня, – ласково сказала баба, – сначала распутаем волосы.

Ох, нелегкое это было занятие! Если бы Ефроксие пришлось самой чесать эту свалявшуюся гриву, она повыдергала бы добрую половину. А Настасья старательно и неторопливо перебирала волосок к волоску, волосок к волоску, приговаривая нежно:

– Вот так, голубушка. И раз, и два; и раз, и два.

Расчесанные пряди сплошным потоком закрыли грудь и спину, а нянькины пальцы вернулись к одежде. Платье упало бесформенной лужицей на дубовые доски.

Фро направилась в дышащую теплом комнату. Нужного жара еще не было, но девушка не в состоянии была больше ждать.

– Кто же тебя так, милая?

Тихий возглас и печальный вздох заставили её оглянуться – скорбь и жалость светились в карих опечаленных глазах. Настя знает! Обо всем!

Шершавые пальцы коснулись плеч и груди осторожным движением – Ефроксия проследила их путь и залилась краской; её тело, заласканное ненасытным незнакомцем, хранило следы запретного действа.

– Не знаю, Настасья, – врать не было никакого резону. – Я уснула, а когда проснулась, было уже слишком поздно спрашивать имя… и сопротивляться тоже.

– А рассмотреть-то вы его успели?

– Нет, – косая улыбка исказила чумазое личико. – Я со страху зажмурилась, как глупая курица. А когда очнулась, его уже не было.