– Вы с ним не очень.– Добавила хозяйка, поднимаясь.

Она принюхалась – в распахнутые ставенки потёк чудеснейший запах, от которого у Веды даже зубы защёлкали.

Пройдясь по комнате и выглянув за дверь, Сари что-то кому-то крикнула очень повелительно. Должно быть, поторапливала. Вернувшись на своё место, с которого она убрала уютно потёртую подушечку, Сари вспрыгнула на ветку и, расправляя складки одежды, красиво свисавшие с хвостом до паркета, повела приятнейший разговор – спросила сначала про «жужжалку» -так она именовала владельца бензоколонки и, вновь посетовав на его наглость, заговорила про жару и дорогу.

Говорила она вроде бы обычные вещи, но так ловко оправляла свои бесконечные юбки, пошучивала, а, главное, так вовремя угостила их разведённым с водою медвяным каким-то винцом, внесённым в сверлёных бамбуковых тростях одним из благонравных котят (тем, что старше) и собственноручно раскупоренных ею, причём, с горлышка каждого сосуда была снята сургучная печатка на берестяной ленточке – что истомлённые дорогой и жарой, не говоря уже о переживании на поле с перепёлками, Всеволод и Веда ожили и почувствовали себя посвежевшими. Они тоже ощутили в себе силы вступить в разговор, поддерживаемый дотоле в основном хозяйкою.

– А где все? – Отпивая из гладкого и тонкого бамбукового бокала полглотка прохладного и острого лёгкого вина, спросила Веда.

Сари предупредительно протянула салфетку дракону, кашлянувшему и смущённо отирающему тылом руки губы, и другой лапой махнула в сторону люльки:

– Ушли на быков. За лес, на север. К вечере будут.

Она улыбнулась, не размыкая губ:

– И будут рады. Не часто…

И она замолчала, устыдясь, видно, что гости могут принять эту радость за обычные хозяйские словеса при появлении негаданных нахлебников.

Тут обе створки двери из морёного и не осквернённого краской серого благородного дерева, разошлись, и внесена была юными котами на овальных двух подносиках гигантская рыжая яичница – все глазки отдельно.

Всеволод вспомнил про перепелиное яйцо и потупился.

– Да зачем вы придумываете.– Еле вымолвил он и осёкся совсем, как Сари, но по другой причине: его заглушила яичница.

Ах, как хороша яичница-чирла в жаркие четырнадцать часов на Большой сурийской дороге.

Веда, ничуть не застеснявшаяся, воскликнула:

– Да тут все сурийские яйца! – чем вызвала довольный смешок суетившейся с достоинством возле яства хозяйки.

– Ну, это не последние.– Всучивая каждому на колени подносик с громко разговаривающей и бранящейся яичницей, успокоила.

Белок был белее глаз чернокожего сурийца с юго-востока, желток более жёлт, нежели волосы девушек северо-запада.

– Засчитайте ему то, что он кокнул на вашем поле в двух верстах ниже по дороге. – Не унималась акула, которой хозяйка первой подложила пачку салфеток – они были из тонкой и крепкой бумаги.

Услышав разоблачение, сделанное дерзкой акулой, дракон едва не упустил с колен подносик.

Сари, сказав «Те, те, так вот оно что», подносик невероятно грациозно поймала и утвердила на коленях гостя. Она заглянула ему в ясные глаза и так лукаво, так щедро улыбнулась именно и только глазами, что слова извинения замерли у Всеволода на полдороге – интересно, где это?

Веда шумно нюхала рыжие озерца яичницы.

– Извиняйте, – заметила Сари, – что неприкрытую внесли. Я, знаешь ли, милая, – отнеслась она по-женски к одной Веде, – не люблю прикрывать, чем бы то ни было, чирлу: она от этого делается, как бы в затмении. Оно и то ладно: всё Божья пища, но на любителя.

– Так на Юге, кажется, принято? – Встрял покрасневший от стыда и пара над яичницей дракон.