Я тут же отправился к фармацевту и попросил сделать анализ таблеток. Одна из них содержала смертельный яд.

Итак, у меня появилось неопровержимое доказательство. Я, проявивший неосторожность и рассказавший этой женщине о нашей тайне, был обречен. Не правда ли, это самое лучшее решение – избавиться от ненужного свидетеля и конкурента, который в один прекрасный день или заберет свою долю добычи, или откроет всем правду, предъявит ей обвинения и уничтожит? Значит, он должен умереть. Так же, как Дени Сент-Эбер и Жорж д’Иноваль. По чистой случайности.

Я написал одному из своих испанских друзей, и вскоре несколько газет сообщили о смерти в Мадриде некоего Боманьяна.

С тех пор я следовал за ней как тень, стараясь ни на шаг не отставать. Сначала она поехала в Руан, потом – в Гавр, затем в Дьепп – в те самые места, которые очерчивали территорию наших поисков. Из моих рассказов она знала, что мы собираемся основательно разворошить древнее аббатство в окрестностях Дьеппа. Она обыскивала его целый день, воспользовавшись тем, что аббатство заброшено. Потом я потерял ее из виду. И снова обнаружил в Руане. Все остальное вы знаете от нашего друга д’Этига – как ей была приготовлена ловушка и как она в нее попалась, поверив в историю про канделябр, который якобы нашел на своем лугу фермер.

Такова эта женщина. Вы, конечно, понимаете, почему мы не можем передать ее в руки правосудия. Скандалы на судебных заседаниях неизбежно отразятся на нас и полностью раскроют наши замыслы, сделав их неосуществимыми. Наш долг, каким бы тяжким он ни был, судить ее самим – без гнева, но со всей строгостью, которую она заслуживает.

Боманьян замолчал. Он закончил свою прокурорскую речь, серьезный тон которой был опаснее для изобличаемой, чем его ярость. Графиня представала почти чудовищем и действительно виновной в этой череде ненужных убийств. Рауль д’Андрези уже не знал, что и думать, однако он чувствовал отвращение к этому человеку, который любил молодую женщину и только что со сладострастным содроганием вспоминал все радости этой преступной любви…

Графиня Калиостро встала и с прежней едва заметной улыбкой взглянула на своего противника.

– Я не ошибаюсь, – спросила она, – это будет сожжение на костре?

– Это будет то, что мы решим, – объявил Боманьян, – и ничто не сможет помешать исполнению нашего справедливого приговора.

– Приговор? Но по какому праву? – поинтересовалась она. – Для этого есть суд. Вы не судьи. Говорите, боитесь скандала? Да мне-то какое дело до того, что свое так называемое судилище вы можете устраивать только тайно и под покровом темноты? Освободите меня немедленно.

Он возразил:

– Освободить? Чтобы вы продолжали сеять смерть? Ваша судьба теперь в наших руках. И вам придется подчиниться нашему приговору.

– Вашему приговору? Но по какому делу? Если бы среди вас был хоть один настоящий судья, хоть один человек, кто разбирался бы в том, что есть правдоподобие, а что – доказательства, он посмеялся бы над вашими вздорными обвинениями и противоречивыми доводами.

– Это слова! Пустые фразы! – вскричал Боманьян. – Опровергните наши доказательства… Дайте иное объяснение тому, что я видел собственными глазами…

– Какой смысл мне защищаться? Вы уже вынесли приговор.

– Он вынесен, потому что вы виновны.

– Виновна в том, что преследую ту же цель, что и вы? Да, признаю; ведь именно потому вы пошли на такую низость – явились шпионить за мной и разыгрывать любовную комедию. Если вы угодили в западню, то в этом не виноват никто, кроме вас! Если вы поделились со мной тайной, о которой я уже и так знала из документов Калиостро… что ж, тем хуже для вас! Теперь я одержима этим делом и поклялась достичь цели, чего бы мне это ни стоило, и вы не сможете мне помешать. Это-то и есть мое преступление в ваших глазах.