Моё сердце колотилось.

– Ты ушла, чтобы я стал шелки, – произнёс я, пытаясь переварить услышанное.

– Ты и есть шелки. Однажды у тебя появится шкура и ты сможешь нырять глубоко и свободно.

– Но… – я не хотел произносить этого, – существуют ли такие?.. Такие?..

Её голос стал жёстче и настойчивее:

– Такое случается. Иногда ребёнок рождается человеком и остаётся на берегу с родственниками-людьми. Но я знала, что ты родишься шелки. Я и сейчас это чувствую. Это твоя природа, Аран. И твоя судьба.

Она была так уверена! Однако…

– У меня один глаз голубой, – сказал я.

– А другой – карий.

– В волосах есть светлые пряди.

Она свирепо посмотрела на меня:

– Ты не нуждаешься в пресной воде, так ведь? А люди без неё не могут. И ты никогда не мёрзнешь. Вот тебе и доказательства.

– Они мёрзнут?

Впервые с того момента, как я узнал правду, она улыбнулась:

– С чего бы им тогда носить нелепую одежду?

Одежда – так называлась их обвислая верхняя кожа.

Моих ног коснулась вода, и я посмотрел вниз. Теперь они выглядели иначе. Всё моё тело выглядело иначе.

Я поднял камень и швырнул его в воду.

Когда вокруг нас сгустилась ночь, мама положила голову на камни. Я растянулся на берегу чуть поодаль. Я был признателен маме за то, что мы остались ночевать здесь, вдали от клана. Прилив закончился, и начался отлив…

Я плыл, но моё тело было каким-то другим. Фонтаны брызг отлетали от моих рук. Почему они были такими неуклюжими? Морщинистая оранжевая шкура покрывала мою кожу, обвисая и болтаясь при каждом моём движении. Её вес тянул меня вниз, как камень. Я проваливался в пучину всё глубже и глубже, до тех пор, пока моя грудь не стала разрываться. Нужно срочно сбросить эту шкуру! Я запускаю в неё пальцы и сильно тяну, и она начинает отрываться вместе с клочьями моей кожи. Я разделал себя как рыбу. На запах крови потянулись акулы…

От испуга я проснулся, хватая ртом воздух. Меня окружала темнота. Подо мной были жёсткие камни, я услышал шум волн и мамино дыхание.

Мама уверила меня, что шкура скоро появится. Всё, что мне нужно делать, – это ждать. Но как теперь можно просто ждать, зная о том, что таится во мне? В один прекрасный день моя другая сущность может начать разрастаться сорной травой, опутывая моё «Я», пока наконец не останется ничего, кроме алчного, жестокого двуногого человека.

Лёгкое сияние за завесой облаков указывало, где притаилась Луна. Она вообще знает о том, что я здесь? Мне хотелось дотянуться и раздвинуть те облака. Возможно, тогда бы она наконец увидела и вспомнила, что оставила меня здесь, в этой коже.

С ножом в руке плавать не так удобно. Вот почему следующим утром я отправился к месту лежбища клана по суше, в то время как мама уплыла вперёд.

С вершины скалы я посмотрел вниз. Клан собрался в тесный кружок вокруг мамы. Лир посмотрел вверх и увидел меня. Он сказал что-то остальным, и они разбрелись.

Я спустился, и меня встретили слишком радушно, делая вид, что ничего не изменилось.

– Хочешь рыбу? – спросила Мойра. Она бросила одну рыбёшку к моим ногам, будто извиняясь.

Я покачал головой и сел, облокотившись спиной на кедровое бревно. Бо́льшая часть твёрдой коры осыпалась, обнажив нежный верхний слой древесины. Я положил нож перед собой на гальку и посмотрел на остальных, молча призывая высказаться. Они беспокойно взглянули на нож, а затем отвернулись. Таким образом, никто из нас не хотел вспоминать о случившемся.

Я стал снимать с кедра длинные стружки. Кучка рядом со мной росла. Я обматывал стружки вокруг своей руки.

Кормак сдался первым. Повернувшись к Лиру, он сказал:

– Раз уж все собрались, надо уходить.