Петр Алексеевич подошел к окну, распахнул рамы. Солнце уже село, оставив ярко малиновый след в облаках. Убогий дворик, разбитая дорога к корпусам, загаженная песочница и сломанные качели, все эти дежурные аксессуары гражданского быта стали как-то вздорно спорить с умиротворенной, далекой и равнодушной ко всем этим мелким безобразиям природой.

«Почему вдруг я? Или нет, положим, что действительно я, но почему только сейчас? Ведь десять лет назад было бы уместнее? Хотя кто знает… Но почему мне никто ничего не сказал, даже родители? Я же просто не готов, ни морально, ни скажем так, профессионально. Где учат на самодержца? И потом, я уже не молод, вид непотребный для монарха…»

Он простоял без движения до самого рассвета, и когда его наконец качнуло на тахту, кто знает, тот ли это был человек, что несколько часов назад?

Через неделю длиной целую вечность в почтовом ящике лежал конверт с краткой записочкой: «Встретиться можно завтра возле моста у автобусной остановки «Новые дома». Часов в 6 вечера Вас устроит? Если да, поморгайте лампой на кухне. Г.»

Но ни завтра, ни послезавтра никто на встречу не пришел, пришлось два дня просидеть возле моста с этюдником, зато работы получились на редкость экспрессивными, сильными по колориту и настроению. Но никто так и не пришел. Ничего не понятно, может, это просто розыгрыш такой, вот хорошо бы, просто кто-то хочет меня крупно разыграть. Представляю себе, в каких дураках я был бы, если бы купился на такую дулю. Да, но откуда у него такие сведения? – Полная неопределенность.

Через два дня по городку поползли слухи, что под поезд попал неизвестный  мужчина без документов, но потом были опровержения по местному радио и даже взыскание журналисту, якобы первым сообщившему о происшествии.

Гражданина Маронова П.А. просят прибыть в ГУВД для участия в проведении следственных действий – а попросту для опознания тела погибшего.

Он не опознал вестника, но ему почему-то не поверили.

Совершенно потерявшему голову Петру Алексеевичу начинает казаться, что он стоит крыше самолета, готового взмыть в воздух, и приклеился ботинками, не может сделать ни шага. Он не может даже выскочить из ботинок, его влечет силища, о которой он раньше и не догадывался. Он вообще в первый раз в жизни видит труп в морге, и нате вам, тут именно он, Георгий, сомнений нет. В такие случайности как-то не верится. Значит, из-за него уже пострадал человек, да как жестоко!

 Что-то надо делать, как-то перехватить инициативу, – но как? Пойти в газету и все рассказать? Точно так же голову скрутят, мы же знаем, чья эта газета. Поехать в Москву? На какие гроши? И потом, кто организовал несчастный случай с Георгием, наверняка что-то знает, и будет следить за мной.

Возвращаясь домой, Петр Алексеевич завернул в парк, но ни пива, ни чего покрепче не хотелось – странно, вот уже неделю как нет никакого желания ни пить, ни курить. Интересный опыт саморегулирования организма, подумал он, – а может, души? Метафизические размышления были прерваны учтивой речью:

– Не помешаю, любезный Петр Алексеевич? Не помните? Нас знакомили на юбилее Вашего шефа, академика Каримова, лет пять назад. – Постриженный, побритый и застиранный старик Хоттабыч, ни дать, ни взять сейчас из старого детского фильма, почтительно, но не подобострастно поклонился и снял видавшую виды соломенную шляпу.

-Да-да, конечно, нет, конечно, садитесь, хотя здесь грязно, лучше я встану, – Петр Алексеевич вспомнил его лицо, но имя-отчество…

– Не стоит беспокоиться, я Вас не задержу. Мой старинный друг, известный Вам предводитель местного дворянства князь Ржевский, перед очередным отъездом в Париж просил меня, если вдруг я Вас случайно встречу, передать поклон и поинтересоваться, не найдете ли Вы пару минут для него. Он человек прелюбопытный и очень благожелательный, с огромными связями. Вообще-то я давно обещал ему, но вот увидел Вас только сегодня. Что скажете? – наклонив седенькую головку, прищурясь и галантно отставив локоток, он замер, лаская Петра Алексеевича ненавязчивым взором.