Тут терпение Гитлера, казавшееся бесконечным, лопнуло, и тогда подошла очередь тех, кто безрассудно дергал тигра за усы: французам и англичанам пришлось дорого платить по тем счетам, что сами же и подписали, гарантируя полякам то, чего не могли и не должны были гарантировать [47 – Чрезвычайно показательна судьба Франции: она во всей красе демонстрирует, почему этой стране следовало продолжать политику «умиротворения» Германии, а не лезть в пекло войны. Достаточно сравнить две мировые войны: Первую и Вторую. В Музее армии в Париже я обратил внимание на непривычную датировку: оказывается, французы ведут отсчет Первой мировой, как ни странно, со времен Франко-прусской войны. По их представлениям, эта война растянулась на полвека, так сказать, от поражения в 1871 году до реванша в 1919-м. Но и без этого преувеличения признаем, что тяжелейшая, упорнейшая война продолжалась свыше пяти лет (1914—1919) и окончилась победой, пусть и обескровившей Францию. А во Второй мировой войне франко-прусский эпизод занял всего… сорок дней! Недаром его прозвали «странной войной». Таков был срок, за который французская армия был разгромлена в лоск, а Париж капитулировал. Спрашивается: надо ли было Франции испытывать судьбу? Ответ однозначен: нет.].

Зачем же, почему же они это сделали?!

Вот тут-то и всплывает фигура сэра Уинстона.

Как Черчилль встал на тропу своей войны

Почему Чемберлен, вынужденный объявить Германии войну от лица Англии, тут же назначил своего политического оппонента Черчилля первым лордом адмиралтейства, на ту самую должность, которую тот как никуда не годный военный с позором покинул в 1915 году? Почему как только Чемберлен все же покинул свой пост, 10 мая 1940 года на должность премьера оказался триумфально возведен королем Георгом Шестым все тот же Черчилль?

Потому что к концу 1930-х годов все от простого солдата до короля в Соединенном Королевстве уже знали, как «Отче наш»: война – это Черчилль, Черчилль – это война. Не как лидер победившей на выборах партии, а как лидер «надпартийной партии войны», как человек, известный своей непоколебимой решимостью воевать до конца, занял Черчилль высший пост в государстве военного времени.

Но таким Черчилль был не всегда. Поведение его в отношении Германии менялось в течение всего предвоенного десятилетия.

В самом начале 1930-х годов Черчилль еще довольно индифферентен, хотя уже начинает выражать свою обеспокоенность положением евреев в Германии. Он внимательно отслеживает рост антисемитских настроений в этой стране, его беспокоит возможность возвышения Гитлера, о взглядах которого он достаточно наслышан. Черчилль даже хотел встретиться с Гитлером и пытался эту встречу организовать через Эрнста Ханфштенгеля, которому пенял на гитлеровский антисемитизм. Он самонадеянно думал при встрече изменить образ мысли фюрера, призвать его не обижать евреев. Но Гитлер пренебрег Черчиллем, не захотел и не стал встречаться. Эта попытка повлиять на немецкого лидера, укротить его антисемитизм сорвалась осенью 1932 года.

В январе 1933 года Гитлер стал канцлером Германии. В марте был издан нацистский манифест, который предписывал местным организациям партии по всей Германии «проводить антисемитскую пропаганду среди населения». А уже в апреле 1933-го, после первого запрета на профессии в Германии, направленного против евреев, Черчилль произносит в палате общин речь, которая стала заметной вехой для нашего исследования.

Черчилль подчеркнул в своей речи, в частности, – и нам важно это отметить, – что не только «военные и агрессивные проявления в Германии, но также те преследования евреев, о которых говорили многие почтенные члены палаты, привлекают внимание каждого, кто чувствует, что мужчины и женщины имеют право жить там, где они родились, и имеют право вести образ жизни, ранее гарантированный им законами страны их рождения».