– Да, жестокосердая, это правда; ни единая искорка огня, опалившего мою душу, не проникла к вам в сердце. Я заподозрил вас, полагаясь на собственное чувство; однако разве можно изменить, если не любишь? Амелия, вы никогда не любили меня, а значит, жаловаться мне не на что. Вы не предавали меня, не губили мою любовь… вы всего лишь презрели ее… сделав меня несчастнейшим из людей.

– Не понимаю, Монревель, как можно, не будучи уверенным в ответном чувстве, испытывать столь пылкую страсть.

– Но разве нам не предстояло соединиться узами брака?

– Я согласна. Однако кто вам сказал, что план сей соответствовал моему желанию? Разве сердца наши всегда пребывают в согласии с намерениями наших родителей?

– Значит, я стал причиной вашего несчастья?

– Если бы дело дошло до брака, я бы открыла вам свою душу, и, уверена, вы бы не стали принуждать меня.

– О боже! Так вот каков мой приговор! Мне следует вас покинуть… удалиться, вы сами требуете этого!.. вы равнодушно терзаете мое сердце, в то время как оно жаждет всю жизнь обожать вас! Что ж, коварная, я уеду, отправлюсь к герцогу и на поле битвы найду надежный способ навсегда расстаться с вами: я погибну подле своего повелителя, снискав ему и себе воинскую славу.

С этими словами Монревель вышел, а печальная Амелия, скрепя сердце исполнившая приказ матери, разрыдалась; она была одна, и никто не мешал ей дать волю чувствам.

– Любимый мой, что подумал ты об Амелии! – восклицала она. – Какие чувства пробудятся в нем взамен любви? Сколь горько было мне слушать твои упреки, мною заслуженные! Я никогда не признавалась тебе в любви… но глаза мои все сказали тебе лучше всяких слов. Осмотрительность побуждает меня отложить признание, но я уповаю на тот миг, когда наконец заветные слова сорвутся с уст моих… О Монревель… Монревель! Какая мука для влюбленной не иметь возможности признаться в своей страсти тому, кто более всех ее достоин… как горько притворяться… и выдавать, подчиняясь приказу, свою страсть за равнодушие!

Пока Амелия пребывала в горестных раздумьях, явилась графиня.

– Я сделала все, что вы хотели, сударыня, – произнесла девушка. – Монревель страдает; что вам еще угодно?

– Мне угодно, чтобы вы продолжали притворяться, – сказала госпожа де Сансерр, – потому что я желаю знать, до какой степени Монревель вам предан… Послушайте, дочь моя, ваш поклонник никогда не видел своего соперника… У моей любимой служанки Клотильды есть родственник одних лет и одного роста с Саленом; я прикажу пригласить его в замок, и он выдаст себя за Салена, в которого вы якобы влюблены уже шесть лет. Его присутствие будет обставлено с надлежащей таинственностью, вы будете видеться с ним украдкой, словно мне об этом ничего не известно… У Монревеля зародятся подозрения… подозрения, кои я буду постоянно подпитывать, и по степени его отчаяния мы узнаем, сколь сильно он вас любит.

– К чему эти уловки, сударыня? – спросила Амелия. – Не стоит сомневаться в чувствах Монревеля, он только что предоставил мне самые убедительные тому доказательства, и я верю ему всей душой.

– Что ж, тогда мне придется сообщить вам, что в письме, полученном мною из армии, говорится, что Монревель не является образцом храброго и достойного рыцаря… Мне больно говорить вам об этом, но его отвага вымышленная, и я уверена, герцога также ввели в заблуждение, ибо факты трусливого его поведения налицо… многие видели, как в битве при Монлери он обратился в бегство…

– Это невозможно! – воскликнула мадемуазель де Сансерр. – Он не способен на трусость! Не верьте этому, вас обманывают: ведь именно он убил сенешаля де Брезе… Он – и бегство?.. нет, если бы я даже увидела это собственными глазами… я бы не поверила… Нет, сударыня, ни за что. Из нашего замка уезжал он на битву; вы дозволили ему поцеловать мне руку, и эта рука украсила бантом его шлем… Он сказал мне, что теперь он непобедим, ибо облик мой навечно запечатлен в его сердце, и он никогда не запятнает его поражением… нет, он не мог обратиться в бегство.