Эббершоу кивнул:

– Возможно, так оно и есть, но вот Долиш очень опасен. Должен сообщить, друзья, – продолжал он с внезапной решимостью в серых глазах, – что я поступил с вами не по совести. Я не сказал, что бумаги Долиша у меня – это на самом деле были бумаги – и что в первый день здесь я предал их огню. Вчера я признался Долишу в содеянном, но он мне не поверил.

Джордж замолчал и огляделся: бледные глаза Кэмпиона таращились на него из-за очков в роговой оправе; Уайетт смотрел с сочувствием. Остальные просто были удивлены и выражали одобрение.

– Вы знаете, что это были за бумаги? – с удивлением в голосе задал Кэмпион пришедший всем в голову вопрос.

Эббершоу кивнул:

– Записи были зашифрованы, но у меня на этот счет есть весьма толковая мысль. – И он в общих чертах обрисовал им свою идею.

Кэмпион слушал молча.

– Так вы их сожгли? – наконец задумчиво спросил он, а затем переключился на совершенно другую тему: – Интересно, дым от пятисот тысяч фунтов пахнет как-то по-особенному?

– Почему пятисот тысяч? – Эббершоу пристально взглянул на него.

– А почему бы и нет? – легкомысленно ответил Кэмпион. – Полкроны сюда, полкроны туда, знаете ли. Думаю, вскоре мы выясним.

Остальные, верно, приписали это замечание его обычной глупости, но Эббершоу посмотрел в бледные глаза Кэмпиона за большими очками, и его опасения усилились. Маловероятно, чтобы мистер Кэмпион сказал что-то такое наобум, поскольку был изрядно осведомлен.

Пятьсот тысяч фунтов. Эта колоссальная сумма позволила Эббершоу осознать масштабы потери немца; вот откуда та мрачная решимость, с которой мошенник стремился вернуть планы Кумба. Эббершоу и в голову не приходило, насколько велики ставки. В одно мгновение он увидел ситуацию в истинном свете, поэтому его следующие слова своей резкостью больше походили на приказ:

– Сейчас самое важное – выбраться. Нам нужно немедленно покинуть дом. Да, я знаю, этого мы и хотели с самого начала, но теперь это вопрос жизни и смерти. Уитби может вернуться в любой момент, и тогда Долиш убедится, что вчера я ему не солгал. Лишь богу известно, что он тогда предпримет. Наша единственная надежда – улизнуть до возвращения Уитби.

– Есть лишь один путь, я все время это говорю, – произнес Крис Кеннеди, сидевший на кровати нога на ногу; на его молодом лице читались настороженность и нетерпеливость. – Свободу нужно вырывать силой. Это наша единственная надежда. Кто попробует улизнуть и настучать местным бобби, считай, не жилец. Я много думал об этом. Нас заметят при попытке побега, а мы знаем, что они не побоятся выстрелить.

– В гостиной хранятся доспехи, – вдруг заявил Кэмпион. – Если хотите, я могу надеть их и пойти. И пускай себе стреляют. Как вам идея?

Эббершоу резко взглянул на него, но на приятном невыразительном лице не было и следа усмешки. Однако Альберт смутился, когда Кеннеди вновь заговорил:

– Извините, но у нас нет времени на такие глупости. Мы угодили в чертовски неприятную ситуацию, и нам надо вытащить из нее и себя, и девушек. Говорю вам, открытый бой – единственное, что нас спасет. Слушайте, я уже все продумал! Первая возможность подвернется через минуту. Раз нас каждый вечер кормят ужином, вполне логично, что так будет и сегодня. Обслуживать нас за столом будут все те же двое слуг. Мы знаем, что они вооружены и, судя по тому, как они обошлись с Майклом, умеют обращаться с оружием.

– А разве для этого нужно особое умение? – удивился мистер Кэмпион. – Я-то думал, просто нажимаешь на спусковой крючок, и – хлоп! – готово.

Крис Кеннеди наградил его испепеляющим взглядом и продолжил излагать свой план: