Этот чуть скошенный подбородок да и чрезмерно широкая улыбка точно были ему знакомы.

– Альберт Кэмпион? – повторил он себе под нос. – Альберт Кэмпион? Кэмпион? Кэмпион? – Но все же память ему не помогла, и он прекратил взывать к ней, вместо этого снова направив пытливый взгляд на гостей.

С той неловкой минуты, когда хозяин поместья застал Эббершоу за тщательнейшим изучением его лица, он старался на него не смотреть. Зато теперь внимание доктора привлекла персона возле полковника, и вот на это лицо он уставился без малейшего стыда.

С первого взгляда было понятно, что этот человек – иностранец, но он привлекал внимание не только этим. Он внушал интерес сам по себе: седовласый, невысокий, изящный, с длинными красивыми руками, при помощи которых мужчина подчеркивал то, о чем говорил, активно жестикулируя тонкими бледными пальцами. Гладкие волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб, лицо было серым, оживленным, весьма неприятным.

Да, неприятным: Джордж не смог бы иначе описать эти тонкие губы, что округлялись при беседе, длинный тонкий нос и особенно – глубоко посаженные черные глаза-бусинки, что блестели и мерцали под косматыми бровями.

– Кто это? – Джордж коснулся руки Мегги.

Девушка подняла глаза и поспешно опустила их, пробормотав:

– Знаю лишь, что его зовут Гидеон, или вроде того, и он гость полковника. Он не из нашей компании.

– Какой странный человек, – сказал Эббершоу.

– О, он ужасен! – ответила она тихо и серьезно.

Джордж, резко взглянув на девушку, заметил, что она помрачнела. Увидев выражение его лица, Мегги рассмеялась:

– Ну разве я не дурочка! Пока не заговорила о нем, сама не понимала, какое впечатление он производит. И в самом деле неприятное, верно? А его друг, что сидит напротив, тоже довольно необычен, не правда ли?

Эббершоу удивило, что Мегги тоже нашла неприятным гостя полковника. Он снова украдкой взглянул через стол.

Мужчина, сидевший напротив Гидеона, по другую сторону от полковника, действительно производил впечатление.

Тоже иностранец, чрезвычайно толстый, с мощным подбородком, он казался до смешного знакомым, пока Джорджа внезапно не осенило. Да это же живое воплощение маленьких бюстов Бетховена, которые ставят в музыкальных салонах! Те же глаза с набрякшими веками, тот же широкий нос и копна волос, зачесанных назад и открывавших удивительно высокий лоб.

– Разве это не странно? – пробормотала Мегги. – Он как будто окаменел.

Стоило ей это сказать, как Джордж понял, что так оно и было. Наблюдая за ним несколько минут, он не заметил ни тени перемен в его багровом лице; мужчина почти не моргал, ни один его мускул не дрогнул, и шевеление губ, когда он говорил с полковником, абсолютно не сказывалось на других чертах, словно он был ожившей статуей.

– Кажется, его зовут Долиш, Бенджамин Долиш, – сказала Мегги. – Его представили нам перед обедом.

Эббершоу кивнул, и беседа перешла на другие темы, но его не покидало ощущение смутной тревоги, висевшей над головой, как черная тень. Оно омрачало мысли и приводило в смятение.

Прежде он не испытывал ничего подобного, но все же с легкостью определил, что с ним происходит. Впервые в жизни у него было дурное предчувствие – смутное необъяснимое предчувствие беды.

Он с сомнением взглянул на Мегги.

В конце концов, его могла сбить с толку любовь, легко затмевающая самый трезвый рассудок.

Спустя мгновение Эббершоу взял себя в руки, решив не быть дураком. Но как бы он ни искал оправданий, за его размышлениями скрывалась мрачная тень, и доктор радовался свету свечей, непринужденной беседе и смеху за обеденным столом.