«Чур меня!» – прошептал сухими губами старик, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Свернул кукиш в левой руке, а правой схватился за серп, что висел на стене. Его сердце колотилось в груди, словно пыталось вырваться на свободу. Но беспокойство смешивалось с любопытством: «Не великий ли Велес, посетил их избу? Но какова его истинная цель?»

Медвежья морда усмехнулась, словно прочитав мысли старика, но в следующий миг исчезла, растворившись в полумраке комнаты.

«Чур, меня!» – повторил старик и позвал старуху.

Молодая женщина прикрыла руками голую грудь с кровоточащими следами на белой коже и испуганно посмотрела на хозяина дома. В воздухе витал легкий аромат мяты и малины.

– Велес заходил, – бабка стояла с лучиной в правой руке. А второй рукой с огромным трудом удерживала старую медвежью шкуру. – Знакомился старый! Видимо, очень люба наша Хельга ему».

– Не говори ерунды, – старик повесил серп на стену. – Бог Велес просто так не ходит к девам.

– Коли дева ему надобна для утех, то ходит, он же Велес, – бабка бросила на пол шкуру медведя и подняла палец к деревянному потолку.

– Так и я это говорю, – дед крякнул и, почесав седую, но еще густую с рыжими волосками бороду, кивнул головой, но вдруг сменил тему и, отвернувшись от Хельги, продолжил:

– Вы всё спите, а на поляне бой был, вновь чужестранцы с дружиной князя столкнулись. Идти надобно.

Старушка-ведунья подтащила медвежью шкуру к выходу. Затем полезла на печь за своей сумой. Дед, внимательно посмотрев на сгорбленную спину старухи, огладил бороду и неожиданно произнёс:

– Вставай, Олюшка, пойдем: стрелы соберем, да оружие.

– Да, батюшка, только оденусь, – прикрывая дверь, отозвалась она.

Хельга, плотно закрыв дверь в свою комнатку без окон, пристроила взятую у бабки лучину и посмотрела на левую грудь с кровавой отметиной, оставленной медведем. Начала одеваться.

Над ветхой избой сеял снег – тихо и старательно. Земля белела, исчезали шрамы от огня и недавнего сражения. Старый дед, кряхтя и что-то нашептывая себе под нос, ходил между мёртвых, прикасаясь к каждому, словно уговаривая богиню Мару провести именно эту душу в логово Вия. Хельга стояла, опершись на свой меч, задумчиво глядя на запад, где в белых хлопьях всё усиливающегося снегопада терялась река.

Бабка-ведунья сидела, втянув голову в плечи, прикрыв свое дряхлое тело шкурой медведя. Она робко протягивала к огню дрожащие руки, изрезанные морщинами и покрытые тёмными старческими пятнами. Любой воин мог бы сказать, что это сломленное существо само на грани жизни и смерти. Но Хельга знала, что старушка способна даже самого тяжелобольного человека вернуть к жизни и убедить богиню смерти Мару не окутывать его своим хладным дыханием.

Ветер усилился, а снегопад, словно помощник богини смерти, начал заметать следы битвы. Казалось, что сама Мара сопереживает происходящему и хочет облегчить последний путь тем, кто навечно уснул в Яви.

Следы жестокой схватки между бывшими соплеменниками Ольги и русичами теперь исчезали под пушистым снегом и погружались в холод, будто признаки страданий и смерти растворялись в невинности снежной пелены хозяйки Мары. Старый дед продолжал свою молитву, касаясь каждого погибшего воина.

Старушка-ведунья вечерами часто рассказывала Хельге, что для многих представителей её народа Мара – триединая богиня. Еще ее бабка сказывала, что Мара – не только богиня смерти, но и богиня рождения и перерождения.

«Мара – это та, кто проводит усопших через границу между миром живых и миром мёртвых», – шептала ведунья, согреваясь вечером у лучины чёрным взваром из диковинных трав. Она также добавила, что сказания и легенды русов не дают чёткого описания этой богине. Несмотря на то что она может менять свой облик, Мара не является ни злой, ни доброй. Она не служит ни тёмной, ни светлой стороне. Она просто богиня Мара, возникшая из небытия в тот момент, когда на земле умер первый человек. Древние люди называли её Мареной.