действовал уголовный закон, но вопрос: почему он был именно таким, все еще остается открытым»[56].

До сих пор, убежден Гасскил, изучение реформирования английского уголовного правосудия отличалось исключительно нормативистским подходом, сосредотачиваясь на «количественной» стороне: спектр доступных исторических источников (статуты, законы, приговоры по уголовным делам и пр.) позволил представить статистическое измерение исследуемого вопроса. В своем исследовании он предпринял попытку посредством реконструкции ментальных паттернов, обуславливающие преступление и ожидаемое наказание, ответить на поставленный им же вопрос: почему уголовное правосудие в Англии Нового времени явило именно такую модель. В таком ракурсе исследование приобретает особое звучание еще и в связи с тем, что большинство европейских стран не прошли через этап теоретико-методологического генезиса тюрьмы как социального института, а воспользовались рецепцией уже готовой англо-американской модели. Своим исследованием он предлагает «приоткрыть завесу» скрывающую огромный массив информации, связанный со способами поведения, мотивацией, миропониманием «рядового человека» Нового времени, и тем самым приглашает последующее поколение исследователей перейти от истории того «что наши предки говорили и делали» к реконструкции того «что они на самом деле думали и имели в виду»[57].

Первым серьезным ответом на «вызов» М. Гаскилла можно назвать исследование канадского историка Лори Тронесса «Протестантское чистилище: теологические основы Пенитенциарного акта 1779 года»[58], который предложил глубокий разбор теологической основы пенитенциарных реформ, сосредотачивая интеллектуальный анализ на влиянии протестантского мировоззрения на теоретико-методологические принципы реформаторских проектов. В одной из критических рецензий эта работа названа «громким» вкладом в интеллектуальную историю пенологии XVIII в.[59] Л. Тронесс углубляется в содержание религиозного сознания и мышления англичан Нового времени, исследуя религиозные идеалы и представления, страхи и ожидания, молитвы и надежды, разделяемые как духовенством, так и мирянами. По мнению историка, в этих ментальных рамках следует искать интерпретационные модели тюрьмы как репрезентации чистилища – места и условия нравственного исцеления и обращения преступника-грешника.

В историографии XXI в. пенитенциарная тематика устойчиво пользуется популярностью среди зарубежных ученых[60]. В рамках истории, криминологии, социологии, филологии, пенитенциарной педагогики и других дисциплин защищаются диссертации, посвященные изучению становления социального института тюрьмы, и связанных с ним властных отношений. Особо отметим исследование Ф. Хардман «Истоки тюремной реформы конца XVIII в. в Англии»[61], основанное на методе лингвистического анализа дискурса английских пенитенциарных реформ XVIII столетия. Диссертант прослеживает «язык реформы» в политических дебатах и публицистической деятельности интеллектуалов эпохи, обращается к «языку реформы» на государственном и местном уровнях, анализирует «риторику власти» – призывы к реформе и «просвещенный оптимизм», которым эти призывы сопровождались. Признавая активную роль языка и текста, Ф. Хардман вписывает в социально-культурную историю английских пенитенциарных реформ еще одну страницу, которая демонстрирует возможность использования анализа нарративных структур в конструировании исторической реальности. Диссертационное исследование М. Уайта посвящено изучению эволюции системы публичных наказаний в Англии с 1783 по 1868 гг.