– Вот ты и должен этим заняться.

– Девочка моя, даже не думай. Я отведу тебя к врачу, наверняка твоей беде можно помочь.

– Я уже была у врача, папа. Я сказала ему то же, что сказала тебе. Он улыбнулся и ответил: «Вам семнадцать лет, мадемуазель. Вам нужно влюбиться, этого недолго ждать. Успокойтесь, тогда вы многое испытаете».

– Кто этот тупица?

– Обычный доктор, как все. Главное, я попыталась последовать его совету. Я перебрала всех, в кого можно было бы влюбиться, включая тебя: ничего не произошло.

– Тем лучше.

– Думаю, вряд ли можно влюбиться, когда я даже на боль не реагирую.

– Ты говоришь о ночном холоде в лесу?

– Не только. Я испробовала классическую боль: порезала руку ножом, было больно, но и только. Я даже воспользовалась ужасной зубной болью, которую скрыла от вас, в надежде, что меня наконец торкнет, ты понимаешь, как многого я ждала от этого «торкнет»? Ничего.

– Ты не была такой в детстве.

– Ты помнишь? Я все чувствовала сильнее, чем кто бы то ни было. Запах утра приводил меня в такое состояние, что я вставала каждый день с рассветом. Я не могла слушать музыку, не танцуя, есть шоколад, не дергаясь от удовольствия.

– Что же произошло?

– Обстоятельства не имеют значения.

Пауза.

– Ты не хочешь сказать об этом больше?

– Нет.

– Но я хочу узнать больше.

– Ты так думаешь, но это неправда.

– Расскажи.

– Я имею право молчать.

– Скажи хоть что-нибудь. Я плохой отец?

– Ты хороший отец, успокойся. Сам того не желая, ты с детства приобщил меня к искусству, что мне повредило. Недавно я прочла Пруста. Он говорит о том, что` называет «донжуанством аристократии». Лучше не скажешь.

– Во мне нет ничего от Дон Жуана.

– Я не это имела в виду. Ты такой со всеми: ты покоряешь. Это прекрасно, ты не пытаешься добиться чего бы то ни было: ты покоряешь единственно ради удовольствия создать у человека впечатление, что он заслуживает всех этих усилий. Ты великодушный покоритель. Я с детства видела тебя в деле и, естественно, кое-что переняла. Беда в том, что человечество не благородно, и я употребляю этот эпитет не в смысле происхождения. В наши дни, в реальном мире, который уже не твой, папа, когда двенадцатилетняя девчонка применяет, сама того не ведая, это искусство покорения, унаследованное от чересчур куртуазного отца, это толкуется превратно и не может остаться без последствий.

– Я слушаю тебя.

– В такие моменты в американских фильмах героиня говорит – и она права: «You don’t want to know»[10].

– Ты меня раздражаешь твоими грошовыми цитатами.

– Ты прав, я и сама себя раздражаю. Если бы ты знал, как я себе обрыдла!

– Что ж, изменись. В твоем возрасте еще можно измениться.

– Клянусь тебе, я пыталась. Сколько лет я читала и перечитывала лучшие книги, классиков и современников, в надежде обрести чудесный выход. Я нашла много чудес, но ничто меня не тронуло. Все время эта ледяная стена между мной и мной. Как бы мне хотелось ее пробить.

– Чтение не поможет измениться. Надо жить.

– Какую жизнь ты уготовил мне, папа? Такие же вечера, как те, на которые ходят Орест и Электра, где у меня не будет ни их красоты, ни их грации. Да и все равно танцульки мне неинтересны. Как и брак, тем более с одним из этих хлыщей! Мир иногда разумно устроен.

– Ты умница, поступишь в университет.

– С какой целью?

– Чтобы получить интересную профессию.

– Когда тебя ничто не трогает, что может быть интересно?

– Чего ты хочешь? О чем мечтаешь?

– Я ни о чем не мечтаю и ничего не хочу, только чтобы это кончилось. Этого я хочу всей душой.

– Кто тебе сказал, что смерть – это хорошо?

– Этого я не знаю. По крайней мере, это нечто другое.