– Будет сделано, Петр Иванович! Храм построим. Только попа пришлите, – Москвин пнул ногой голыш, тот покатился с горки, набирая скорость, плюхнулся в воду, пошли круги, задрожали в солнечном свете и затихли. Пруд стоял во всей красе: огромный, новорожденный. Гладь замерла. Сосны по берегам тянулись с первобытной силой в небо, отражаясь в поверхности большой воды.

Так зарождался рабочий город Воткинск.

По старенькому телевизору шла передача «Читают артисты». Иногда на мутный экран неожиданно падал солнечный луч, пробившийся сквозь серые тучи и проникший в узкий лаз посреди морозного узора, оплетшего оконце. Тогда становилось совсем невозможно различить, что показывают на экране, только звенел восторженный голос ведущего, рассказывающего о новинке – романе, который недавно взлетел в рейтинге хитов продаж.

В столовой кризисного центра для людей, попавших в тяжелую жизненную ситуацию, было жарко. Батареи топили на полную. Середину светлой комнаты занимал длинный деревянный стол, покрытый пестрой клеенкой с веселеньким узором, вдоль него стояли деревянные же скамьи. Кроме старенького телевизора, в красном углу не было никакой мебели. На столешнице дымились миски с наваристым супом, лежал крупными кусками порезанный серый хлеб.

Входная дверь открылась, впустив облачко молочного пара. Переминаясь с ноги на ногу, на пороге остановились несколько мужчин в латаных, не со своего плеча, куртках и в видавших виды ботинках. Фигуристая повариха, которая раскладывала по тарелкам второе – овсяную кашу, плавающую в жирной подливе – сквозь зубы приказала вошедшим снять верхнюю одежду. Те нехотя послушались, расселись за столом и по команде – взмаху половником – жадно набросились на еду. Несмотря на то, что желающих поесть в тепле нормальной горячей еды было в десятки раз больше, чем присутствующих, за столом разместилось только восемь едоков – столько могла прокормить бесплатная благотворительная столовая за день. В столовую ходили по расписанию – раз в четыре-пять дней, а то и реже. Но все равно это было лучше, чем целый день оставаться с пустым брюхом и ждать вчерашней еды от сжалившихся поваров вокзальных забегаловок.

Горбатый удмуртский мужичок, который пьяным замерз однажды на дороге до полного обморожения рук, пил суп из кружки, шумно втягивая его ртом. Старуха со спутанными седыми волосами и землистой кожей, утверждавшая, что ей двадцать пять лет, торопливо заглатывала обжигающее варево. Бойкий подросток лет четырнадцати ел с явным удовольствием, как и полагается в его возрасте, и жадно поглядывал на соседние тарелки. Слепой кавказец, пережевывая еду, стучал ложкой по краю тарелки, по привычке отгоняя тех, кто решит воровать из его миски. Рядом с кавказцем примостилась на самом краешке скамьи, словно собираясь встать и уйти, довольно крупная и явно следящая за собой женщина, которая совсем недавно попала под теплотрассу и никак не могла привыкнуть к новой жизни. После смерти мужа Татьяна собиралась переехать в Москву к сестре, но на вокзале вдову ограбили, забрав все вырученные от продажи квартиры наличные и паспорт. Без документов в милиции заявление об ограблении не принимали. Банк не выдавал пенсии. Детей и родственников у тетки не было, мужу подруги быстро надоела приживалка, и старинная приятельница, отводя глаза, попросила Татьяну съехать, сунув ей в руки конверт с пятью тысячами – суммой, значительной для их городишка. Татьяне этих денег хватило ровно на пять дней – ночлег без паспорта обошелся в семьсот рублей за ночь, скромная еда – еще триста в день. А когда деньги кончились, женщина с сумкой пошла на вокзал, где и познакомилась со слепым кавказцем. Тот пел про горы, горячий ветер, чернобровых женщин. Люди, спешащие на междугороднюю электричку, останавливались, зачарованно вслушиваясь в раскатистые звуки и экзотическую мелодию, рылись в карманах, бросали мелочь в шапку, застенчиво положенную на плиточный пол. Кавказец, даром что слепой, услышал, что кто-то поставил рядом на пол сумку и стоит, не уходит. Прошел час, другой, Татьяна робко переминалась с ноги на ногу. Мужчина уже понял по негромким вздохам, что рядом с ним женщина, еще не старая. Закончив петь, повернул лицо к Татьяне и поинтересовался: «Ну что, красавица! Пойдешь за меня? Счастливой жизни не обещаю, но теплый угол обеспечу».