Разумеется, я бы не стала так глупо противостоять психопату. Психопату, который отрезал человеку руки и оставил их у меня на пороге.

Но это именно то, что я сделала. А он ничего не сделал в ответ, разве что облизал губы, словно собираясь полакомиться мной.

О нет, что если меня преследует второе пришествие Джеффри Дамера[6]?

С замиранием сердца я разворачиваюсь и спешу обратно в дом, с таким чувством, будто сами гончие Люцифера кусают меня за задницу. И когда я закрываю и запираю за собой дверь, я бросаю взгляд на кресло-качалку, в котором сидела, и вижу нож, валяющийся на полу рядом с пуфиком.

Боже.

Я выбегаю к психопату и вместо того, чтобы взять нож с собой, просто бросаю его на пол.

Боже, зачем ты создала меня такой?

Может, в следующий раз ты сработаешь не так дерьмово?

В награду за то, что я дописала свою рукопись и отправила ее редактору, я позволяю себе заняться расследованием убийства.

Дайя отправила мне еще материалы, которые откопала в базе данных полиции. С каждой минутой на мою электронную почту приходят все новые письма с новыми подробностями. Большинство из них – это рапорты, написанные от руки людьми, у которых был отвратительный почерк.

И из-за неаккуратного осмотра места преступления нам, по сути, не на что опереться.

В одном из отчетов мой прадед упоминает, что Джиджи вела себя странно на протяжении нескольких месяцев, предшествовавших ее смерти.

Она была отстраненной. Не такой разговорчивой. Испытывала паранойю. Была раздражительной с бабушкой, и несколько раз опаздывала, когда забирала ее из школы, без объяснения причин.

Джиджи не желала обсуждать это со своим мужем, что неоднократно приводило к ссорам между ними. В отчетах он признавался, что в последние два года их отношения непрерывно ухудшались. Он умолял Джиджи поговорить с ним об изменениях в ее поведении, но она утверждала, что с ней все в порядке.

Я часами изучала дневники Джиджи и искала скрытый смысл во всем, что она писала. Выискивала записи, в которых она выражала страх и озабоченность чем-либо.

Но чего бы она ни боялась, это пугало ее настолько сильно, что она даже не могла выразить свой страх словами.

Я даже жалею, что эти дневники не были найдены во время расследования. В этом случае я бы никогда их не прочитала, но, возможно, они помогли бы раскрыть ее дело.

Вздыхаю и запускаю руки в свои густые волосы. Мои плечи начинают гореть от сгорбленного положения, а глаза устают от чтения.

В висках расцветает головная боль, зрение теряет остроту, пока я не перестаю видеть и соображать.

Я откидываюсь в кресле-качалке и смотрю в окно.

И воздух пронзает мой сдавленный вскрик, когда я вижу, что преследователь снова стоит на том же месте, что и прежде, и попыхивает своей дурацкой сигаретой. С тех пор как я вышла к нему на улицу, прошло три дня, и все это время я нахожусь в состоянии повышенной готовности. В ожидании, что он снова проникнет в дом и на этот раз уже точно войдет в мою комнату, пока я сплю.

Мое сердце бешено колотится в груди. В животе разгорается слабый жар, а во рту пересыхает, когда жжение спускается к бедрам.

Я приклеиваюсь к креслу, задыхаясь от пьянящей смеси страха и возбуждения. Мои щеки горят от стыда, но это чувство не проходит. Я должна закрыть шторы – сделать себе одолжение и избавить нас обоих от нашей молчаливой войны.

Но по какой-то непонятной причине я не могу заставить себя двигаться. Поднять телефон и позвонить в полицию. Сделать все, что могло бы классифицировать меня как умного и обладающего здравым смыслом человека.

Всего этого не существует, пока я смотрю на человека за окном. Какие бы привидения ни обитали в этих стенах, они больше не имеют значения, раз здесь обитает кое-что гораздо более опасное.