– Не грусти, малахольный, поехали сияние смотреть!

Берлен слабо улыбнулся и помахал в ответ. Красивая. Сияние завтра увидит. А тут вот солнце закатилось, взамен включили пару тусклых фонарей. Берлен посмотрел на исчезающий поезд. Мысль о том, что он больше никогда не увидит эту весёлую проводницу с красным флажком, окончательно превратила его в сборище очень грустных молекул…

Вечером он замкнулся в своей комнатушке, отказался от Воклиных сосисочных розовых разваренных какашек и стал печалиться.

– Ты чего? – заглянул через час Вокля. – Худо тебе?

– Худо, – согласился Берлен. – Накрыло чего-то.

– Шиншилла шерше ля фам, чтоль? – сморщился трудовик. – Давно хотел тебя спросить: ты так с виду вроде аксельбант нормальный, а всё соло и соло, неужели Джоконды до сих пор нет?

– Есть, – тихо сказал Берлен, – есть. Только она не Джоконда.

Вокля внимательно посмотрел на почти убитого грустью постояльца.

– Купидонишь её?

– Купидоню, – ответил юноша. – Очень купидоню.

– Так поезжай и привези свой амур, я вам весь катакомб оставлю – живите.

– Её здесь нет, она из книги, – вздохнул Берлен.

– Откуда? – напряг географическую извилину трудовик. – Книга? Город, что ли, не слыхал.

– Обыкновенная книга, «Present Continuous» называется, она оттуда.

– Персонаж? – состорожничал Воклевитанг.

– Персонаж, – согласился Берлен, – все мы персонажи.

Трудовик перебрал все 50 тысяч слов, но ни одно не подходило, чтобы передать охватившее его чувство. Помогли некоторые русские слова, но шёпотом и ненадолго.

– И как же ты будешь? – тихо продолжил трудовик. – Она в книжке, ты в Окуловке, жить-то как будешь?

– Ещё не решил, – пожал плечами Берлен, – или я к ней, или её сюда. Только, похоже, она другого любит.

– Где? – начал маленькими шажочками сходить с ума Вокля. – Где любит, в книжке?

– В книге, – ответил Берлен, – только там есть гад поганый, он предал её. Я бы убил его.

– Давай убьём, – радостно согласился Воклевитанг, – я помогу, у меня в мастерской кавалькады галиматей и алебардов всяких. – Перебрав сотню возможных орудий убийства, трудовик утомился и, заметив, что постоялец его уже спит, погасил свет. Но Берлен не спал, он думал, как бы попасть в «Present Continuous», спрятаться там среди страниц и смотреть на неё. Просто смотреть. Ну хотя бы лет сто, для начала.

Ранним утром Воклевитанг зачем-то побежал в отделение полиции к знакомому сержанту, посидел там полчаса, затем на вокзал, с вокзала вернулся домой к проснувшемуся Берлену:

– Вставай и одевайся, вот адрес Писателя, вот билеты в Москву, поезд через двадцать минут.

Необходимые пару дней для поездки в Москву мужчины получили от директрисы ещё месяц назад, в день её рождения.

Кстати, тогда же Воклевитанг дал слово разговаривать по-современному:

– Будем считать, что я «зашился» на один год, – пообещал он Берлену. – Но только при одном условии…

– Каком ещё условии? – удивился Берлен.

– Ты научишь меня английскому, – выдохнул Вокля.

Директриса до своего директорства преподавала географию и именно от неё несколько поколений окуловцев с удивлением узнали, что Земля круглая и не вся покрыта лесами и озёрами. Именно этот далекий факт её биографии Вокля и решил использовать для реализации своего плана – получить отгулы для поездки к автору «Present Continuous».

– Мы подарим ей глобус, – заявил он Берлену.

– Зачем? У неё полно этих глобусов, я видел сам.

– Не-е-е, мы подарим ей огромный глобус, в натуральную величину, сделанный нашими руками.

– Hand made, что ли? – лениво отозвался Берлен.

– Сам ты хендмейд, я говорю, глобус, большой такой, – Вокля раскинул руки, – подарим ей, и она отпустит нас на пару дней за свой счёт.