Если родители готовы признать в ребенке личность, которая хоть и заблудилась, но которая в то же время имеет право на свое собственное мнение, то они уже не пытаются идти путем перечеркивания всей жизни ребенка (ты, мол, такой-сякой и все в твоей жизни «от и до» неправильно). Ребенок, со своей стороны, видя такое к себе отношение, становится готовым воспринять от родителей слова, совет и помощь.

Когда ребенок раскроется, родители не знают. Но если они сохраняют связь с ребенком на уровне личность—личность и сами в своей жизни стремятся к преображению своей личности, то они смогут почувствовать и личность другого. А значит, они смогу почувствовать момент, когда можно что-то сказать, чтобы быть услышанными, и почувствуют, что именно сказать.

И бывает, что в некоторых семьях родители и дети (или супруги – в отношении друг друга), пройдя полосу испытания, приходят к отношениям, основанным на качественно иных «вводных», относящихся к качественно иному уровню. Они становятся друг для друга близкими, друг друга любящими людьми.

Кризис выявляет и обнаруживает те содержания, которыми человек жил до кризиса. И преодолеть глубокий системный кризис можно только поднявшись над собой прежним.

Тот же, кто не готов пройти школу внутренних изменений, тот под воздействием внешних обстоятельств начинает деформироваться и разрушаться. Такого рода деформация в некоторых источниках может ассоциироваться с термином созависимости.

Здесь о проблеме, стоящей за данным термином, речь не будет вестись подробно: проблема излагается скорее в виде некоторых тезисов практического характера, выводимых из тех положений, которые приводятся к цикле лекций «Проблема отклоняющего поведения: родственникам, родителям, педагогам» (см. с 3-го пункта). Многие положения здесь остаются непредставленными даже в виде тезисов.

Под явлением созависимости понимается тотальное переключение, скажем, матери зависимого сына в жизнь сына, причем в столь интенсивном варианте, что жизнь матери словно теряет самостоятельное значение. В качестве комментария к такой ситуации можно привести следующий случай.

В многопрофильную клинику, в отделение челюстно-лицевой хирургии, поступил пациент с горловым кровотечением. У пациента были заметны признаки, если так можно выразиться, угнетения личности. Признаки выражались в рельефно проявляемой утрате этического сопровождения собственных поступков. Например, пациент сплевывал кровь в раковину и не утруждал себя смыванием крови, то есть оставлял раковину забрызганной кровью. Раковина же была общей для нескольких человек, находившихся в одной палате. То есть каким-то образом пациент не сопоставлял свой поступок с мыслью, что причиняет неудобство другим, и нельзя сказать, что наблюдалась какая-то рефлексия по данному поводу.

Эта нехватка этического сопровождения поступков не встречала значимой реакции со стороны сопровождающей его матери. Она пыталась комментировать и сопровождать любое его самое, казалось бы, незначительное действие, вплоть до похода в туалет (а речь, стоит отметить, шла о мужчине, биологический возраст которого был уже «не первой молодости»). Но при пошаговом сопровождении сына внимание к забрызганной им раковине тоже нельзя сказать, что наблюдалось. Что для матери, что для сына люди, находившиеся в палате, словно не существовали.

Через некоторое время выяснилось, что внутренние органы не повреждены, кровь истекала не из горла и из поврежденной десны. Зубы были настолько разрушены, что ими иссекались десны. И этот факт косвенно мог намекать и на степень поражения психики, раз мужчина не мог самостоятельно определить, что осколок зуба резал ему десну. «Он зубы у Вас вообще-то чистит?», – спросил женщину хирург.