– Вот тут наследие нашего заслуженного таксидермиста, – ткнула пальцем в закрытую дверь секретарша. – Экспозиция закрыта на учет. Таксидермиста сослали за срыв плана на Галеры. А вообще-то есть интересные штучки. Он немало по свету хаживал, говорят, и на тот заглядывал. Опасная работа, чего там говорить. Много шкур и чучел. Шкура снежного человека. Пещерного. Вот тут моль немного поела. Два леших. Русалки на ветвях сидят. Опять мальчишки подвесили! Чучело дракона из Восточно-Китайского моря. Потом эта, Лесси или Несси, не помню точно, из озера. Ведьма на метле. Этот, из Греции, на козла похожий. Какие-то гуманоиды, во-от такого росточка. Прямо в летающей тарелке. «Bottom» по ободку написано. Была даже Горгона. В зеркальном ящике с законтренными ушками, биркой ОТК и пломбой – все как положено. То ли спер кто, то ли сама удрала. Замдиректора, как узнал, окаменел. Он прямо у входа стоит. Охраняет здание. Как лев. «Апофеоз горя». Его так директор назвал.

Поднявшись снова на второй этаж, а потом по винтовой лестнице еще выше, мы миновали огромную дверь с чугунными засовами, покрытыми кузбасслаком, ведущую, видимо, на чердак, снова спустились на второй этаж, затем на первый и, свернув направо, попали в третий зал. Зал был практически пустой. В одном углу на большом трапециевидном подиуме, обтянутом стального цвета тканью, стоял черный рыцарь с секирой и щитом, а напротив него, рядом с огромным старинным зеркалом в массивной резной раме красного дерева, на стуле без спинки сидела старушка-смотритель. Кто из них был старше – рыцарь, старушка или зеркало – вряд ли знал даже главный хранитель музея. Да, еще и стул туда же.

Увидев нас, старушка вскочила. Как попугай, повертелась перед зеркалом, стараясь разглядеть себя сзади (наверное, из собственной юности), и со вздохом уселась на прежнее место. Рыцарь не шелохнулся.

– Короче, милочка, – обратилась к старушке секретарша. – Выйдите, пожалуйста, вон! Товарищ переоденется.

– Знаю я тебя, переоденется! – воскликнула смотритель и, подскочив ко мне, жарко зашептала на ухо: – Ты осторожней с ней, она секретарша всех шлюх и блудниц, каких только можно сыскать в округе. Ей этот поставили, как его, спидометр. Закодировали, словом.

– Дура вы, милочка, – спокойно сказала Свет-с-ка. – Дура в кубе, – и, расписавшись в моем бегунке, удалилась.

– Какая невоспитанная молодежь! – воскликнула с наигранным пафосом смотритель. – Я ветеран труда, вот удостоверение, пятьдесят лет проработала в школе, из них двенадцать директором, но такого при мне не было!

– Так вы же здесь не директор, – успокоил я ее.

– Такого не было! Да вы переодевайтесь, переодевайтесь, не смущайтесь. Я тут всякого насмотрелась.

– А я и не смущаюсь. Душно, однако.

– Вентиляцию включат перед уходом, в шесть вечера. Как после войны, ха-ха! А окна и двери не открываются – свежий воздух губительно действует на экспонаты.

– Этим железякам, похоже, ничего не страшно, – сказал я, примеряя рыцарскую форму. – Сколько по ней колошматили мечами и дубинами – и ничего.

– Вы кафтанчик, кафтанчик не забудьте! Он там, внутри, и шапочку, а то натрет. Кальсончики…

Я с интересом разглядывал и натягивал рыцарские причиндалы.

– Надо же, из шлема «Шипром» несет!

– Это любимый одеколон нашего опального фотографа. Резковатый, конечно, запах. «Огуречный» помягче будет. Фотограф перед ссылкой примерял эту рыцарскую форму. Вот и провоняло. Я с ним посылочку сыну передала! Сала домашнего и сливянку! А еще…

– Что вы говорите! А я думал, пахнет от прежнего владельца. С тех еще славных времен.